Верующие, а старообрядцы в первую очередь, были одной из самых опасных и неблагонадежных групп населения, поэтому они первыми попадали в число арестованных любого из репрессивных направлений. Формулировки обвинительных актов менялись в зависимости от времени: "участие в контрреволюционной старообрядческой организации", "сокрытие своего классового лица", "создание нелегальных организаций для создания помощи Японии", "колхозное вредительство", "участие в подрывной работе трудовой крестьянской партии" и т. д.
В 30-х годах начался массовый исход крестьян- старообрядцев из края. Причиной этому стали насильственная коллективизация и репрессии. Следственные материалы некоторых архивных дел характеризуют этот период. По мнению многих старообрядцев, наступили последние времена перед пришествием Антихриста. Братоубийственная война, репрессии — это все предтечи его. Жить при власти Антихриста нельзя, "нужно было уходить под крыло змея" — так называли старообрядцы Китай. В 1933 г. на границе были задержаны 33 старообрядческих семьи, бежавших в Китай из Яковлевского района. Самое трагичное для них заключалось в том, что, благополучно перейдя границу, они заблудились и снова оказались на территории ДВК, где и были арестованы. Позднее следствием они были признаны не менее как "представителями контрреволюционного образования, действующего на территории Китая... они для получения оружия и связи перешли государственную границу из СССР в Китай и, возвращаясь обратно для развертывания повстанческой деятельности, были задержаны па границе из Китая в СССР..." (ГАПК, ф.1588, д.7048, т.8, л.25.). В других материалах содержатся сведения о путях, по которым уходили староверы за рубеж, имена людей, которые помогали им бежать в Китай, и тех, кто принимал их за границей и помогал устраиваться на новом месте. В качестве вещественных доказательств в материалах хранятся шифры, которыми должны были пользоваться при чтении писем из Китая, карты - маршруты.
В 1937-1938 гг. власти уже не пытались репрессии верующих маскировать под другие статьи. Все чаще в обвинительных заключениях встречается, формулировка: "активный старовер", "член
196
староверческой общины", "староверческий начетчик". При таком потоке времени на следствие не хватало, и дела из многотомных сокращались по объему до нескольких листов. Все происходило, как правило, в течение нескольких дней. "Дело по обвинению Калугина Григория Никитовича. Начато 23 января 1938 г. — закончено 25 января 1938 г.", "Дело по обвинению Поздеева Зиновия Васильевича. Начато 7 марта 1938 г. — закончено 7 марта 1938 г."
Приведенный краткий анализ архивных материалов, содержащихся в следственных делах репрессированных старообрядцев, позволяет утверждать, они являются полноценным историко-этнографическим источником, характеризующим довольно длительный период в истории старообрядчества Приморья, его социально- экономическое состояние, содержание его понятий о власти п взаимоотношений с "этой властью. В архивных документах содержатся ранее неизвестные сведения о старообрядцах прежде всего как о конфессиональной группе с ее особенностями веры, традиционного быта, уникальные материалы о пустынножительстве в Приморье.
В. А. Черномаз Владивосток
ЧИТИНСКИЙ ПРОЦЕСС (1924 г.)
И РАЗГРОМ УКРАИНСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО
ДВИЖЕНИЯ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
Как известно, Дальний Восток всегда являлся многонациональным регионом и весьма значительную долю в его населении, особенно сельском, составляли украинцы. Свержение царизма в феврале 1917 г. привело к ликвидации многочисленных ограничений и запретов, касавшихся национальной жизни народов Российской империи. Следствием этого стало развитие мощных процессов национального пробуждения вчерашних "инородцев", что проявилось в возникновении и организационном оформлении нацио
197
нальных движений этих народов. Их деятельность, опиравшаяся, в известной степени, на провозглашенный большевиками лозунг о праве наций на самоопределение, привела к созданию в тот период на территории бывшей империи ряда независимых национальных государств, в том числе и Украинской Народной Республики. Как отклик на процессы, происходившие на далекой родине, в течение 1917—1918 гг. оформилось организованное украинское национальное движение и на Дальнем Востоке.
Оно представляло собой ряд общественных организаций политического, экономического, культурно-просветительного, профессионального характера, объединенных в довольно разветвленную структуру национально-представительных органов. Низовым звеном в этой структуре являлись украинские громады, возникшие в селах, на станциях и в городах. Они, в свою очередь, объединялись в Окружные Рады (обычно в пределах уезда), из делегатов которых и складывался состав высшего национального представительного органа — Украинской Дальневосточной Краевой Рады, которая периодически собиралась на свои сессии, где принимались решения по наиболее актуальным вопросам, касающимся жизни всего украинского населения Дальнего Востока. В период между сессиями Краевой Рады руководство текущей деятельностью украинских организаций осуществлял ее исполнительный орган в лице Украинского Дальневосточного Секретариата, который выступал в качестве представителя всего украинского населения перед местными российскими властями, а также осуществлял, в случае необходимости, контакты с представителями иностранных государств, пребывавшими в данный период на территории Дальнего Востока.
При этом необходимо отметить, что в ДВР существование украинских организаций было легитимизировано. Они получили официальное признание в качестве органов национально-культурной автономии украинского населения. В составе Министерства по делам национальностей ДВР был создан департамент по украинским делам, которым была проведена довольно большая работа, прежде всего по организации системы образования на украинском языке.
198
После занятия Владивостока частями НРА ДВР украинские организации продолжали действовать еще примерно в течение месяца, поскольку большевики, как отмечает П. Зеленый1, надеялись привлечь украинцев к сотрудничеству. Украинцы же, в свою очередь, пытались сохранить налаженную национальную общественную и экономическую жизнь. Однако уже в скором времени проявилась враждебность коммунистов по отношению к украинцам. Встретив сопротивление и стойкое нежелание сотрудничать, практически полное отсутствие сочувствия среди руководства и членов украинских организаций, большевики резко перешли к чисто репрессивной политике в отношении украинского движения.
Примерно через неделю после провозглашения ликвидации ДВР и включения территории Дальнего Востока в состав РСФСР, 21-22 ноября 1922 г., начались аресты руководителей и активистов украинских организаций. Причем М. Пирогов отмечает, что аресты украинцев последовали даже раньше, чем аресты участников и сторонников белого движения2.^
Но, по сведениям И. Свита, председатель Украинского Дальневосточного Секретариата Ю. Глушко-Мова был арестован еще 5 ноября 1922 г., что произвело на украинцев гнетущее впечатление, поскольку "все надежды на то, что новая власть окажется не такой жестокой, как за Уралом, развеялись"3.
Аресты были произведены по всему Дальнему Востоку одновременно, чуть ли не в одну ночь. При этом были арестованы практически все активисты украинских организаций, как политических, так и экономических (кооперативы) и культурно-просветительных (общества "Просвита"), бывшие военнослужащие украинских воинских формирований и т.д., включая даже учителей украинских народных школ. Не оставлен был без внимания со стороны органов ГПУ ни один более или менее заметный украинский деятель. Всего было арестовано около 200 человек4. Однако большинство из них, после продолжительных допросов, были освобождены.
Таким образом, характер и размах произведенных арестов свидетельствуют о том, что это была спланированная репрессивная акция политического характера, осуществлявшаяся по нацио
199
нальному признаку и направленная на полный разгром каких-либо организованных форм украинской национальной жизни на Дальнем Востоке.
Председатель Свободнейской Окружной Рады Л. Глибоцкий был арестован одним из последних, поскольку накануне арестов он сменил место жительства, уехав из Свободного в Благовещенск, где его не знали. Однако он направил в Москву заявление с протестом против арестов, закрытия украинских организаций и школ, после чего был быстро обнаружен органами ГПУ и также арестован. Он в своих воспоминаниях сообщает, что в течение зимы 1922-23 гг. активистов украинских организаций разыскивали по всему Дальнему Востоку, используя при этом фотографии видных деятелей украинского движения, которые были опубликованы в изданном Украинским Дальневосточным Секретариатом календаре на 1921 г.5
Аресты украинских деятелей сопровождались конфискацией имущества украинских организаций, созданного практически на пустом месте, в том числе и имущества украинских кооперативов, которые к тому времени довольно прочно встали на ноги и обладали значительными средствами, из которых и финансировалась, в первую очередь, культурная и просветительная деятельность украинских организаций. Тем самым с разгромом украинской кооперации была уничтожена экономическая основа украинского движения на Дальнем Востоке.
Причем Л. Глибоцкий пишет также о том, что "арестовывались" даже портреты деятелей украинской культуры — И. Франко, В. Стефаника, М. Драгоманова, Т. Шевченко, М. Грушевского6.
После произведенных арестов украинцы некоторое время содержались в местных тюрьмах, а затем, в середине декабря 1922 г., арестованные из Имана, Спасска, Никольска-Уссурийского были свезены во Владивосток, где проводились их допросы местными органами ГПУ. Эти допросы, по свидетельствам очевидцев, показали, что лица, ведущие следствие, были практически не знакомы с содержанием дела, поскольку темы допросов все время менялись, украинская общественная деятельность смешивалась со шпиона
200
жсм или бандитизмом и т.п. Часто обвиняемый не мог даже догадаться о том, за что именно он арестован и в чем его обвиняют7.
В эти дни Ю. Глушко-Мовой и П. Горовым был составлен специальный доклад в Дальбюро РКП(б), в котором они заявили, что всю вину, реальную или мнимую, они берут на себя.
Во владивостокской тюрьме арестованные украинцы пребывали примерно до середины января 1923 г., пока не были отправлены в Читу. По пути следования в Хабаровске к владивостокцам, ни-кольцам, иманцам была присоединена группа местных украинских деятелей. Причем путь до Читы длился более 26 дней и, по воспоминаниям очевидцев, оказался весьма тяжелым — в условиях суровой зимы, в холодном вагоне, при скудном питании, состоявшем либо из куска хлеба, либо — селедки. Вместо воды арестованные получали только снег, и то нерегулярно. По прибытии в Читу многие из них не могли даже держаться на ногах8.
В читинской тюрьме все заключенные украинцы были помещены в одну камеру, где кроме них находились еще русский эсер Петров и епископ Благовещенский Иннокентий.
Начальник тюрьмы А. Канторович при приеме заключенных-украинцев выразил надежду, что, поскольку они являются политическими заключенными, он не будет иметь с ними никаких недоразумений. При этом он также пообещал со своей стороны сделать все, что будет в его силах, для облегчения их пребывания в тюрьме.
Нужно отметить, что А. Канторович свое слово сдержал, разрешая украинцам многое из того, что было непозволительным для заключенных. Каждое утро они получали свежие газеты, имели возможность читать книги, после вечерней проверки им разрешалось петь украинские песни и, наконец, в марте 1923 г. даже было получено разрешение на проведение в украинской камере так называемого "Шевченковского свята". Этот праздник, обычно приурочивавшийся к годовщине смерти поэта, устраивался украинцами на Дальнем Востоке ежегодно, начиная с 1909 г.
В тот день все камеры в корпусе были открыты на два часа дольше против обычного, до 2000. Украинская камера была украшена елочными ветками. В камере находился портрет Т. Шевченко, также украшенный ельником, был накрыт праздничный стол из
201
продуктов, которые были получены украинскими узниками-читинцами от своих родных. Из других камер пришли гости, представители различных политических групп, благожелательно настроенных но отношению к украинцам. Ю. Глушко-Мова, который взял руководство вечером, приветствовал гостей. В своей речи он отметил, что еще никогда украинцы не праздновали этот праздник "так дружно, как теперь, потому что никогда в жизни мы не съехались бы, но нам, как видите, помогли собраться "братья". Выступивший с ответным словом эсер Петров поздравил украинцев с праздником, сказав, что простой русский народ не враг украинцам, но "та черная сотня, которая правила Россией и правит до сих пор, долго еще не даст братским народам жить, не даст свободы и не дает нам жить в дружбе и теперь". Ю. Глушко-Мовой был прочитан реферат о жизни и творчестве Т.Г. Шевченко. Хор из числа заключенных-украинцев исполнил шевченковский "Заповгг", В. Кийович прочитал отрывки из поэмы "Катерина". Были также и другие выступления и песни.
М. Пирогов, характеризуя это мероприятие, отмечает, что "за всю свою жизнь... ни один праздник не оставил такого глубокого впечатления, как этот. Он укрепил веру, что наша идея живет, никогда не умрет, потому что мы ее освятили в тюрьме под недремлющим оком ГПУ, и что мы устроили его тогда, когда над многими из нас висела угроза смертной казни. Это действительно был большой праздник, за который никто из нас не задумался бы отдать свою жизнь"9.
Допросы происходили днем. Сам способ проведения их, по воспоминаниям очевидцев, был довольно корректным. Украинцы, после каждого вызова на допрос, обсуждали задававшиеся вопросы и ответы на них. Таким образом сложилась своего рода особая школа, в которой члены украинской группы обучались тому, как вести себя на допросах, что и как говорить10.
Ю. Мова организовал также группу, которая по вечерам устраивала небольшие представления, декламации. Несколько раз устраивались и инсценировки — так называемые "показательные процессы" с выборами председателя суда, секретаря, прокурора. Этот метод затем очень помог заключенным в ходе судебного про
202
цссса. Украинские узники превратились в морально сильную, сплоченную группу, которая была способна адекватно защищать себя и свои действия в ходе судебного разбирательства.
В то же время Л. Глибоцкий отмечает, что многие заключенные, просидев в читинской тюрьме с февраля до конца апреля 1923 г., так ни разу и не были вызваны на допрос. В связи с этим, при неясности выдвигаемых обвинений, Л. Глибоцкий, Дьяченко из Имана и К. Стрельбицкий с 1 мая 1923 г. объявили голодовку. Она продолжалась 10 дней и закончилась тем, что ГПУ передало все материалы украинского дела в суд, которым большинство украинских заключенных (28 из 54 содержавшихся к тому времени в тюрьме) были освобождены11. Из оставшихся 26 также большинство было освобождено из тюрьмы до начала процесса под подписку о невыезде. В тюрьме оставались только 10. Глушко, П. Горовой и еще несколько человек. Это освобождение помогло П. Яхно и А. Левандовскому, не дожидаясь процесса, бежать в Маньчжурию.
В качестве курьеза можно отметить, что М. Пирогов — "опасный политический преступник" — был освобожден из тюрьмы, поскольку лесное управление Забайкалья нуждалось в специалисте, и, с разрешения ГПУ, в июне 1923 г. принял обязанности управляющего дальневосточным лесничеством. Так политический заключенный оказался на важном государственном посту.
Освобожденные из заключения украинцы проживали в Чите до середины декабря 1923 г., когда из Москвы прибыла выездная сессия Дальневосточного отдела Верховного Суда РСФСР, после чего всех снова собрали в тюрьму.
Процесс проходил в течение 9 дней, с 5 по 13 января 1924 г. В качестве обвиняемых на нем были выведены 24 человека (не считая двоих бежавших, о которых мы упоминали) из числа руководителей и активистов украинских организаций на Дальнем Востоке.
Подсудимым украинцам были предъявлены обвинения в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58-62 УК РСФСР, суть которых сводилась к следующим основным моментам: стремление к отрыву Дальнего Востока от РСФСР, ориентация на соседние капиталистические государства, сотрудничество с контрреволюционной Украинской Центральной Радой и стремле
203
ние к созданию "самосттйной Украины"12. Все это были преступления, совершение которых, в соответствии с действовавшим тогда законодательством, каралось применением "высшей меры соцзащиты".
Однако фактический материал, который должен был служить доказательством преступной деятельности украинских организаций, как отмечает В. Кийович, был весьма слабым, и обвинительный акт "показывал полную неграмотность его авторов в деле украинской истории, истории переселения, фактов и путей, которыми происходила организация украинцев после революции". По словам В. Кийовича, в ходе процесса защита и сами подсудимые не раз загоняли следствие "на скользкие места", показав полный абсурд предъявленных обвинений13.
Председатель суда Матвеев, по воспоминаниям участников процесса, являлся человеком спокойным, непредвзятым и без амбиций. Членами суда были рабочие, которые молча отсиживались и практически за все время процесса задали, может быть, с десяток вопросов. В то же время прокурор Стрижевский характеризуется как человек резко аитиукраински настроенный, выступления которого носили довольно острый, зачастую доходивший до истерики, характер. Во время произнесения обвинительной речи у него случился удар, и в дальнейшем процесс проходил без прокурора14.
На каждую группу из 5-6 обвиняемых было назначено по 1-2 защитника, которые выполняли свои обязанности вполне успешно. Но после того, как прокурор больше не смог по болезни участвовать в судебных заседаниях, председатель суда принял решение и об удалении защиты. Таким образом обвиняемые оказались один на один с судом. Эти новые обстоятельства значительно облегчили их положение, поскольку подсудимые были хорошо подготовлены и ознакомлены со своими делами, в то время как состав суда был не на высоте своего положения.
Нужно отметить также, что по настоянию обвиняемых суд согласился предоставить им переводчика, владеющего украинским языком, который был избран из числа подсудимых. Им стал В. Кийович.
204
Интересным фактом является также то, что конвой состоял из новобранцев-украинцев, которые хорошо относились к заключенным и, в нарушение всех уставов, разрешали им забегать по дороге в магазины за табаком, не запрещали разговаривать между собой, передавали им продукты, которые приносила публика. Причем сами конвоиры оценивали процесс как чистую формальность, заявляя подсудимым: "Да вам ничего не будет, это только одна программка"15.
Интерес к процессу среди населения был довольно значительным. Присутствующая *т процессе публика относилась к обвиняемым с симпатией, что проявлялось и в продуктовых передачах, которые в течение всего процесса получали обвиняемые из зала.
В силу того, что охрана и публика находились на стороне подсудимых, последние, чувствуя за собой такую моральную поддержку, получили возможность перейти в наступление. Их лидеры - Ю. Глушко-Мова, П. Горовой, В. Кийович, В. Козак и другие -неоднократно заявляли, что именно они несут ответственность за всю украинскую общественно-политическую деятельность и принимают на себя все самые тяжкие обвинения, которые выдвигает суд.
Как отмечает В. Кийович, главным моментом обвинения оставался сепаратизм и "самостийность", пока совместными стараниями лидеров подсудимых и этот момент оказался разбитым как не имеющий под собой реальных оснований16.
Одним из весомых аргументов украинцев являлся тезис о том, что «выездная сессия Верховного суда РСФСР не имеет права их судить», поскольку до 1922 г. "советской власти на Дальнем Востоке не было, а были правительства — Сибирское, "Всероссийское" адмирала Колчака, атамана Семенова и братьев Меркуловых", и "даже если украинская деятельность и вредила власти, то ни в коем случае не советской"17. Поэтому украинцы не считали себя виновными во вменяемых им преступлениях. Абсурдность выдвинутых обвинений видна, в частности, и из ответов председателя Дальневосточного Украинского Секретариата Ю. Глушко-Мовы на вопросы председателя суда, брат которого, кстати, сидел в одной камере с Мовой в колчаковской тюрьме.
205
На вопрос председательствующего — "хотели ли Вы оторвать Дальний Восток от РСФСР и присоединить к Японии?" — Ю. Глушко-Мова ответил, что подобная задача руководством украинских организаций никогда не ставилась, а украинцы только "воспользовались лозунгом самоопределения и не успели еще провести начальную стадию организации, а нас уже разогнали и посадили в тюрьму. О всех проступках против государства мы узнали из акта обвинения, который считаем актом инсинуации и полного непонимания украинского дела"18.
В связи с этим суд оказался в очень неприятной ситуации, поскольку в действиях подсудимых практически отсутствовал состав преступления. Но, по всей видимости, существовала негласная установка о необходимости наказания украинцев. Прекрасным выходом из сложившегося положения стало бы собственное признание вины подсудимыми. Поэтому адвокаты предложили украинцам подписать покаянное письмо с признанием собственной вины и просьбой к "справедливому пролетарскому суду" о помиловании. Причем необходимость подписания подобного заявления мотивировалась тем, что, как утверждали адвокаты, "может быть вынесено много смертных приговоров"19.
Реальность данной угрозы подтверждалась также тем, что в местных газетах во время процесса появлялись статьи и письма, инспирированные от имени рабочих, с требованиями для подсудимых высшей меры наказания "за измену родине" и сотрудничество с "реакцией и контрреволюцией". В результате этой кампании часть подсудимых признала свою вину и подписала требуемое заявление20.
Смысл этой акции, который заключался в благопристойном выходе из недостойной ситуации, в которую попал суд, стал окончательно ясен после опубликованных комментариев в местных газетах, в которых речь шла о том, что "банда предателей, провокаторов, японских и семеновских прислужников, политических проходимцев признала себя виновной.., но пролетарская власть не требует мести"21.
В своем последнем слове накануне вынесения приговора Ю. Глушко-Мова еще раз заявил, что если "суд находит какую-то ви
206
ну," 10 он ее берет на себя как председатель Дальневосточного Украинского Секретариата. Такое же заявление сделал и председатель Читинской Рады В. Козак. В. Кийович же в своем выступлении сказал, что украинцев на данном процессе судят только за то, tiro они являются украинцами, за их культурную деятельность на ниве национального просвещения и пробуждения украинского народа.
13 января 1924 г. в 2400 судом был вынесен приговор, в соответствии с которым 10 обвиняемых были оправданы, а большинство из четырнадцати, прцзнанных виновными, либо амнистированы "милосердным" пролетарским судом, либо им засчитывался в качестве отбытого наказания срок пребывания в тюрьме и под арестом до начала процесса. И только трое подсудимых были приговорены к реальным срокам заключения. Причем П. Горовой приговаривался к высшей мере наказания — расстрелу, но, «принимая во внимание его раскаяние в своих преступлениях перед пролетарским судом, высшая мера наказания заменяется ему на 10 лет лишения свободы»22 (максимальный по тем временам срок). Ю. Глушко-Мова и В. Козак были приговорены к 3-м годам тюремного заключения каждый. Но необходимо отметить, что обвинительные приговоры были вынесены не за их деятельность в качестве руководителей украинских организаций, а за то, что читинская организация в 1919 г. и П. Горовой как председатель украинского краевого кооператива "Чумак" в 1921 г. приняли от атамана Г.М. Семенова золото, что, по мнению суда, служило доказательством сотрудничества с белыми.
Таким образом, из около 200 арестованных на Дальнем Востоке в 1922 г. украинских активистов большая часть вскоре была освобождена и к суду привлекалось 26 человек (двое из которых, как, мы упоминали, бежали в Маньчжурию). Большинство подсудимых было осуждено к незначительным срокам и амнистирована. Так закончился 14 января 1924 г. единственный судебный процесс над украинцами Дальнего Востока. Публика, особенно красноармейцы, приветствовала вынесение подобных, относительно легких приговоров, возгласами радости и аплодисментами23.
207
Говоря о последующей судьбе осужденных, мы можем сообщить, что после отбытия половины срока, где-то в 1929 г., П. Го-ровой попал под амнистию и по освобождении из читинской тюрьмы немедленно бежал в Харбин, где и скончался в 1939 г. Ю. Глушко-Мова по отбытии срока работал прорабом на строительстве дорог в Забайкалье, Таджикистане, а затем вернулся на Украину, где в 1930-х гг. закончил автодорожный институт и работал инженером в различных организациях. Скончался он в Киеве в 1942 г.
Любопытно также, что Л. Глибоцкий после освобождения в июне 1923 г. из тюрьмы передал проезжавшему тогда через Читу "всесоюзному старосте" М.И. Калинину жалобу с протестом против преследования украинцев на Дальнем Востоке, но ответа не получил. На следующий год он уехал па Украину, поскольку, но его словам, члены амурских организаций вынуждены были разъезжаться, потому что местные украинцы были запуганы произведенными арестами, за каждым более-менее известным украинским деятелем велась слежка24.
Таким образом, после 1922 г. украинская жизнь на всей территории Дальнего Востока либо прекратилась, либо перешла в подполье. Как мы отмечали, значительная часть украинских активистов была вынуждена покинуть Дальний Восток, либо уехав, в основном, на Украину, либо бежав в Маньчжурию. Те же, кто остался, через некоторое время (примерно в 1926-1928 гг.) снова были арестованы и депортированы с Дальнего Востока в другие регионы страны, а то и осуждены и отправлены в лагеря.
Говоря о причинах разгрома украинского движения на Дальнем Востоке, можно, пожалуй, выделить ряд тесно взаимосвязанных между собой факторов. Первое, это стремление советских властей наказать дальневосточных украинцев за поддержку "контрреволюционного" независимого украинского государства, которое к тому времени было уже ликвидировано большевиками путем военной интервенции. Второй фактор — необходимость предотвращения угрозы так называемого украинского сепаратизма на Дальнем Востоке, к чему, по мнению большевистских функционеров, вела деятельность украинских организаций. В этом же
208
русле ставилась и задача дискредитации украинского движения в глазах местного крестьянства (в большинстве своем украинского по происхождению), среди которого к тому времени украинские организации завоевали значительный авторитет, составляя тем самым существенную конкуренцию большевикам. Именно необходимостью политической дискредитации украинского движения, наверное, и объясняется то, что приговор в Чите был вынесен не за национально-культурную деятельность украинцев, а за сотрудничество с такой одиозной фигурой, как атаман Г.М. Семенов.
В пользу данного тезиса говорит и относительная мягкость приговора, которая была объективно обусловлена существовавшей на тот момент реальной црлитической обстановкой — как внешней, так и внутренней. С одной стороны, неопределенность международного положения советского государства, с другой — внутриполитическая нестабильность, обусловленная слабостью советской администрации и деятельностью антибольшевистского сопротивления в различных регионах страны, в том числе и на Украине, и на самом Дальнем Востоке, — все это заставляло большевиков считаться с настроениями населения, в первую очередь крестьянства, относившегося в своей массе к коммунистам враждебно, и нацменьшинств. В этой обстановке властям невыгодно было делать из лидеров украинского движения "мучеников за народное дело".
Канадский исследователь М. Марунчак полагает, что "мягкость" приговора объясняется также тем, что "украинцы на Дальнем Востоке были весьма лояльны по отношению к каждому режиму, существовавшему на этой территории, - они добивались только национально-культурной автономии и, в частности, украинской школы"25. И, таким образом, мы подходим к вопросу о степени виновности украинских организаций и их лидеров в преступлениях перед советской властью. Говоря об обоснованности предъявляемых украинцам обвинений в сепаратизме, В. Кийович считает их абсолютно абсурдными, поскольку даже "в период наибольшего расцвета украинских организаций- Дальнего Востока вопроса об отделении территории Зеленого Клина от России и создания какого-либо самостоятельного или хотя бы автономного госу
209
дарственного организма не было и не могло быть. Наиболее далеко идущим требованием, которое выдвигали украинцы перед властями, было создание украинских воинских частей и использование их против внешних врагов страны"26.
Таким образом, на примере читинского процесса уже явно прослеживаются многие черты политических судилищ более позднего периода — 1930—1940-х гг. А именно — их идеологическая заданность и политический характер, вздорность и абсурдность выдвигаемых обвинений, практика самооговоров и самопризнаний обвиняемых, на основе которых выносится приговор. Читинский процесс, таким образом, как и более поздние процессы, ярко показал, что он выполнял социальный заказ правящего режима по дискредитации и устранению с арены политической и общёствен-*ной >кйзпи любых сил, не разделявших большевистские догмы, а * потому "объявленных контрреволюционными и, соответственно", преступными. Но вместе с тем он показал и несовершенство, неот-лаженность механизма репрессий, о чем свидетельствуют многие явные "проколы", проявившиеся в данном случае. Это и весьма либеральный режим содержания в тюрьме, и конвой, состоявший из новобранцев-"соплеменников", и допуск на процесс публики, еще незапуганной, сочувственно относящейся к подсудимым, и публикация подробных отчетов о ходе процесса в прессе, и элементы состязательности на процессе, наличие официальной защиты, с доводами которой суд еще вынужден считаться. Но впоследствии режим исправит свои ошибки, и "машина" не будет давать сбоев.
1 Зелений П. Петро 1ванович Горовий. Нью-Йорк-Шанхай, 1949. С.8.
3 Там же. С. 121.
4 Макар О. 1ван Свгг та ютор1я украшського життя на Далекому Сход, та Сиб1ру //Украшська д.аспора. 1992. N 2. С. 129.
5 Траф'як М. Украшський рух на Далекому Сход. //Золот. ворота. 1993. N 5. С. 65.
6 Там же.
7 Макар О. 1ван Свгг та ютор.я украшського життя на Далекому Сход, та Сиб.ру //Украшська д.аспора. 1992. N 2. С. 122.
8 Там же. С. 123.
9 Там же. С. 125.
210
ю Там же.
11 Траф'як М. Украшський рух на Далекому Сход! // Золот1 ворота. 1993. № 5. С 65.
|2Свгг I. Украшський Далекий Схщ//Украша. 1992. N 4. С. 17. |з Там же.
!•* Макар О. lean Свгг та ютор.я украшського життя на Далекому Сход1 та Сиб.ру // Украшська диаспора. 1992. N 2. С. 127. 15 Там же. С. 126 ~
•б Свгг I. Украшський Далекий Схщ // Украша. 1992. N 4. С. 17.
17 Макар О. 1ван Свгг та ютор.я украшського життя на Далекому Сход, та
Сиб.ру//Украшська д.аспора. 1992. N 2. С. 128.
•8 Свгг I. Украшський Далекий Схщ // Украша. 1992. N 4. С. 17.
19 Макар О. 1ван Свгг та .стор.я украшського життя на Далекому Сход, та Сиб1ру //Укра1нська д1аспора. 1992. N 2. С. 128.
20 Там же.
21 Тим же.
22 Там же. С. 29.
23 Там же.
24 Траф'як М. Украшський рух на Далекому Сход1 //Золот1 ворота. 1993. N 5. С. 66.
25 Марунчак М. Украшщ в СССР поза кордонами УРСР. Вшншег, 1974. С. 154.
26 Свгг I. Украшський Далекий Схщ// Украша. 1992. N 4. С. 16.
Г.Б. Марчишииа Владивосток
ОБОРВАННЫЕ СТРУНЫ ЛИРЫ
Из истории музыкального образования в Приморье
Музыкальное образование Приморья имеет значительную, собственную, уже вековую историю. Вместе с тем становление музыкальной культуры края проходило общие для всего государства фазы развития, с незначительным отставанием из-за отдаленности региона от центра России. К 1920-м годам дальневосточный регион получил подпитку культурной среды благодаря прибытию сюда большого числа представителей интеллигенции из центральных районов России. Большое количество музыкантов, оказавшихся во
211
Владивостоке, способствовало быстрому росту музыкальных учебных заведений. К 30-м годам главным центром музыкальной культуры Приморья стала музыкальная школа г. Владивостока, а на базе существующих при ней курсов для взрослых в 1933 году было открыто первое на Дальнем Востоке музыкальное училище. В эти годы в школе работали высокообразованные музыканты с прекрасной педагогической репутацией. Многие из них пережили крушение старых социальных устоев, ставшее импульсом к творчеству во имя спасения русской культуры. Искусство для них выполняло роль самой прочной нити, связующей поколения, как сила, позволяющая сохранить высшие культурные ценности. Однако на долю многих выпали все тяготы начала новой эпохи и ее истории.
Как известно, противоестественный отбор той трагической эпохи обрушивался более пли менее равномерно на все социальные слои, все профессиональные группы общества. В каждой из них уничтожался определенный процент, так что никто не мог чувствовать себя в безопасности.
Небезызвестные события тех лет затронули и систему образования. Одни науки запрещались, другие извращались. Объектами репрессий стали также и музыкальные учреждения края. Все дальше в прошлое уходят события тех лет. Почти не осталось людей, которые пережили все перипетии. По крупицам собирая горькую истину минувшего, мы испытали большие трудности.
В архивах учреждений личные дела не сохранились. Заметая свои следы, творившие произвол изымали личные дела погубленных. Мы лишены возможности назвать всех поименно. Однако остановимся на тех, чьи судьбы оказались наиболее трагичными.
Это Вера Алексеевна Добротворская и Александр Александрович Лауниц. Даже сохранившихся отрывочных сведений достаточно, чтобы увидеть, сколь разными были эти два человека. Однако в их биографиях есть одно совпадение: оба были арестованы по доносу и погибли в 1938 году.
Добротворская Вера Алексеевна родилась в 1889 году в г. Кронштадте в семье доктора Морского госпиталя, впоследствии переведенного на службу во Владивостокский военный госпиталь. В 1933 году отец умер в чине генерала. Брат Веры Алексеевны в 30
212
с годы заведовал кафедрой в Ленинградской Морской академии. Их родители позаботились об образовании детей. Так, Вера Алексеевна закончила в 1918 году Петербургскую консерваторию по классу вокала. До ареста она проработала во Владивостокской музыкальной школе и музыкальном техникуме 15 лет.
Сохранилось немало подтверждений ее успешной творческой деятельности. Так, она заведовала вокальной частью при постановке в феврале 1936 года на сцене городского театра, силами учащихся и преподавателей Владивостокского техникума, оперы М.А. Римского-Корсакова "Царская невеста".
Афиши 30-х годов свидетельствуют о постоянном участии учеников Веры Алексеевны в концертах музыкальной школы. В протоколе обыска, проводившегося в момент ареста В.А. Добротворс-кой, фигурируют изъятые многочисленные грамоты от дирекции ВМУ, комитета РАБИС, выданные в 1935, 1936 годах.
Среди документов, представленных в деле Веры Алексеевны и призванных очернить ее деятельность, тем не менее постоянно обнаруживаются свидетельства незаурядности личности обвиняемой, невольно признаваемые самими клеветниками. Так,^зщтщ)чении комиссии, организованной для эксдщщщ о порче голосов преподавателем Добротворской В.А., подчеркивается, что Вера Алексеевна "имела достаточный запас знаний по пению", "достаточно хорошо пела и могла передать своим ученикам опыт пения как в теории, так и в практике". Примечательно, что среди большого количества учеников Добротворской, к которым, по выводам комиссии, Вера Алексеевна применяла "вражеские методы преподавания", указаны фамилии тех студентов, имена которых мы не встречаем в программах концертов. Комиссии было выгодно прослушать слабых учеников и выделить их недостатки, игнорируя успехи других.
В письме-доносе мы находим еще одно сомнительное свидетельство вредительских действий Веры Алексеевны: "Сообщаю следующее, что Добротворская сказала мне, что получила письмо от бывших учениц Крапельницкой и Звездиной, которые пишут из Московского училища имени Гнесиных, что их начали тренировать снова и категорически запретили петь теми приемами, кото
213
рыми обучала Добротворская, как вредными и неправильными". Из приведенной цитаты следовало, что Вера Алексеевна как бы донесла клеветнику сама на себя.
Вместе с тем общеизвестно, что музыкальное училище им. Гне-синых во все времена пользовалось отличной репутацией среди музыкальных учебных заведений. Сюда съезжалась талантливая молодежь со всей страны. Сам факт, что ученицы Веры Алексеевны выдержали испытание и были приняты в число студентов этого престижного учебного заведения, свидетельствует о хорошей школе пения преподавателя Добротворской. Во все времена критерием хорошего качества преподавания считается поступление учеников в учебные заведения следующей ступени. Таким образом, в очередной раз обнаруживаются извращенность событий и подтасовка фактов.
Вера Алексеевна была, безусловно, талантливым человеком. В обвинительном деле ее коллеги А.А. Лауница есть такие строки: "По сведениям из разговоров студентов, Добротворская хорошо рисует, и в годы ожесточенно классовой борьбы она рисовала карты г. Владивостока по его побережью". То есть косвенно она уличалась в шпионской деятельности.
Однако главное, что возмущало противников Веры Алексеевны, - ее дворянское происхождение. Именно это место было подчеркнуто красным карандашом в анкете из личного дела обвиняемой. Слабым местом в биографии Добротворской, по меркам того времени, также был факт осуждения по 58 статье ее бывшего мужа Насилова С. И как следствие — обвинение в группировке вокруг себя антисоветски настроенных музыкантов и проведении антисоветской пропаганды среди преподавателей музыкального училища.
После ареста Вера Алексеевна была допрошена дважды, с интервалом почти в три месяца. Тем не менее она категорически отвергла предъявленные ей обвинения. Это отражено в обоих протоколах допроса. Несмотря на отрицание обвинения по всем пунктам, "изобличающих показаний свидетелей" оказалось достаточно, чтобы направить дело В.А. Добротворской на рассмотрение
214
тройки УНКВД, которая немедленно вынесла постановление о расстреле. Приговор приведен в исполнение 11 мая 1938 г.
Арест и осуждение Веры Алексеевны не были встречены в музыкальном училище молчаливым согласием. Сохранилась запись в книге приказов от 2 декабря 1937 г.: "Студентку Дмитренко М. П. исключить из музыкального училища как пособницу врага народа Добротворской в культивизации склоки и антагонизма среди студентов и яростной защите Добротворской". Находились мужественные люди, противостоящие диктату, однако за это и они безжалостно наказывались.
Лауниц Александр Александрович родился в г. Либава в феврале 1898 года. У отца его было имение на 100 десятинах в 60 км от Либавы. В 19]Д г.^закончил музыкальную школу по классу фортепиано. В военные годы отложил занятия музыкой, поступив в артиллерийское училище, по окончании которого был отправлен на фронт. Демобилизовался ^..^ишшретн^ЩМйндар^.' арджташ» лишь в 1924 г. вернулся к серьезным занятиям музыкой, поступив вТГ Винницкий музыкальный техникум по классу специального фортепиано. В 19^ работал сначала пианистом и композитором в клубе им. Воровского, а с февраля 1929г. преподавал в музыкальной школе г.Владивостока специальное фортепиано. С открытием музыкального техникума Лауниц работал там вплоть до ареста в 1937 г.
За годы работы в музыкальном техникуме наиболее широко проявился спектр его педагогической деятельности. Будучи преподавателем по классу фортепиано, он в разные годы вел слушание музыки, элементарную теорию, сольфеджио, историю музыки. Некоторое время Александр Александрович был завучем музыкальной школы, а в момент ареста исполнял обязанности председателя фортепианной секции. Среди прочих материалов в обвинительном деле А. А. Лауница есть сведения о премировании его за хорошую работу в 1933—1934 гг. В следующем году он получил благодарность за организацию и подготовку конкурса пианистов на лучшее исполнение произведений Баха, причем обе премии были присуждены его ученикам. В 1935—1936 годах силами своих учеников
215
Александр Александрович организовал первый в истории техникума (из автобиографии Лауница) открытый концерт. Отсутствие документа о высшем образовании нисколько не мешало преподавателю пользоваться заслуженным авторитетом среди коллег: он вел общественную работу, выполняя обязанности члена ревизионной комиссии, в момент ареста был председателем местного комитета.
Свое прошлое Александр Александрович не скрывал, однако в 30-е годы, когда дворянское происхождение рассматривалось только с позиций классовой борьбы, пришлось и ему слегка откорректировать свою биографию. К делу прилагается автобиография, в которой Александр Александрович комментирует революционные и последующие годы как годы службы в Красной Армии. В протоколе же допроса Лауниц признается, что добровольно поступил в армию Колчака, активно боролся против частей Красной Армии. Где жоправда? Какие события предшествовали этому признанию? Документы молчат об этом.
Впрочем, поводов для официального обвинения было достаточно. Доносчик сообщает о принадлежности Александра Александровича к "фамилии Фон дер Лауниц, генерал-губернатора в Петрограде. Фон дер Лауниц принадлежал к самым верхним слоям класса дворян, самой мракобесной породе, так называемых остзейских баронов... Это особый род дворянства ... Есть основание думать, что Лауниц А.А. есть потомственный барон царской реакции, скрывший свое социальное происхождение..." Более того, Александр Александрович "всячески тормозил работу по подготовке к выборам в Верховный Совет СССР, по развертыванию социалистического соревнования и ударничества среди преподавателей..." Музыканту ставилось в вину воспитание и культивирование среди учащихся и их родителей вежливого обращения "господин Лауниц", неприемлемое в те времена. В донесении Александр Александрович характеризуется как "чрезвычайно скрытный человек, при разговоре с людьми он прямо в глаза не смотрит. Лауниц А.А. ведет исподтишка вредительскую подрывную работу в музыкальном училище".
216
Другим предстает Лауниц в воспоминаниях Клёры Александровны Ватульевой, в то время ученицы музыкальной школы, а в будущем преподавателя фортепиано ДМШ № 1. Девочка пришла к завучу Александру Александровичу в сильном эмоциональном волнении, чтобы решить свой вопрос о переводе к другому преподавателю. "Я только открыла дверь, и слезы хлынули из глаз. Он подошел ко мне, прижал меня к груди и несколько раз спросил: "Девочка, девочка, что с тобой?" Так состоялась первая встреча. Спустя время, проходя по коридору, он "узнал меня, спросил: "Ну как, деточка?" Взял за плечо и по-отечески потрепал по головке".
В доносе искажаются многие факты с целью очернить А.А. Лауница. В частности, указывается на недостаточную подготовку выпускницы Гольдбер7ГвГ"результате которой она не выдержала
щпттшшсв'Т^ КОНССрВаТррИЮ. В том жс РЯДУ в д01кр
'ссТтсречисуюиы фамилии и других студентов, в том числе Головни и Соловьева. Однако по сведениям дочери Надежды Евгеньевны Головни, Лидии Александровны, Надежда Евгеньевна никогда не предпринимала попытки поступить в высшее учебное заведение. То есть налицо подтасовка фактов, не имеющая ничего общего с реальным положением дел.
Тяжелым было начало учебного года в далеком 1938 году. Уволены с работы уважаемые преподаватели, некоторые из них арестованы, и дальнейшая их судьба неизвестна. Другие всерьез задумались о своем пребывании во Владивостоке. Дальновидно поступил преподаватель по классу скрипки, бывший директор музыкального училища Д.М. Клер, уволившийся в 1937 году и уехавший с семьей. На его деятельность новая дирекция пыталась переложить ответственность за комплектование учащихся, являющихся "родственниками шпионов и врагов народа:". Уехал бывший выпускник Ленинградской консерватории по классу специального фортепиано П.Д. Кравец. Впоследствии он успешно работал во Львовской консерватории. Имя его также упоминается в одном из доносов в НКВД: "О нем (П.Д.) еще нужно подумать, что он из себя представляет". Петр Дмитриевич выступил в защиту прежнего руководства училища, вследствие чего был выведен из состава ревизионной комиссии, И это, по-видимому, было только
217
начало. Ждать развития событий музыкант отказался и уехал из Владивостока с женой, певицей Натальей Шемст.
Была уволена с работы пианистка М.Н. Кудреватых за связь с; врагом народа — мужем В.Н. Петровым. Ставился вопрос об отчислении из музыкального училища очередной группы студентов ; — за родственную связь с разоблаченными врагами народа. Tpe-j вожные слухи, постоянные сообщения в газетах о новых разоблачениях врагов народа — такая атмосфера сопутствовала обучению I в стенах музыкального училища. И естественным трагическим финалом явился приказ о ликвидации мyзыкaльнoгoy^шJ]ип^a в жопе]
1939 года в связи с постановлением-Оргкомитета Президиума* ховного~Совета по Приморскому краю от 23 мая 1939 года. Результат этого - крайне маломощный музыкальный потенциал огромного края в последующие годы. В конце 50-х годов иопадоби-1 лось огромное вложение средств, чтобы отладить систему музы-] кальиого образования Приморья, привести ее к значительным достижениям наших дней.
Уроки истории учат, что директивное вмешательство в дела! искусства всегда неизбежно приводило к кризисным явлениям.! Своей вершины процессы регулирования и подчинения идеологи*^ тоталитарного государства всех сфер деятельности людей достигли1 ко второй половине 30-х годов, когда свободные творческие организации превратились в административно-функционерскую систс-1 му. В создавшихся условиях культивировалась глубокая подозрит] тельность. Хорошим показателем верности делу социализма счи-; тался донос. Для посредственности открывались надежные пути И карьере. Однако по правилам той игры недавние победители часто; становились гонимыми. Нам неизвестна судьба бывшего директора музыкального училища В.Я. Белянкова, с доносов которого начинались аресты преподавателей. Известно только, что через пско- ] торое время он был уволен из училища, проработав там всего 2 года.
Сложившаяся система отношений способствовала проявлению^ далеко не лучших качеств у сотрудников и студентов музыкального училища. Не представляется возможным выяснить, насколько искрении были обвинения преподавателя вокала И.П. Ахматова в
218
'\jxpcc В.А. Добротворской, какие силы стояли за обвинениями в порче голосов, с которыми выступили студенты училища, критикуя деятельность своего учителя.
Итак, музыкальная педагогика в 30-е годы лишилась прекрасных преподавателей, а с закрытием музыкального училища была нарушена та преемственность культурных традиций, которая совершается преимущественно через личные контакты. Анализ двух конкретных судеб позволяет ответить на общие вопросы, обозначить проблемы далеко не частного характера и масштаба. Ведь проблема "Образование и личность" представляет собой сущностную проблему образования. Стабильность системы образования складывается на основе устойчивого комплекса традиций, систематизации накопленного культурно-исторического опыта в соответствии с высокими идеалами и критериями искусства. В бвою 1 очередь образование является средством трансляции знаний от одного поколения к другому, а также поддержкой высокого тонуса культуры в обществе, и потому должно быть причислено к приоритетным заботам государства.
Однако в нacтoящeeJ>r^мяJль^B2loвь являемся свидетелями ка-тппДшмагких пейеггвий со стороны уже администрации города, ? направленных на разрушение^ основ музыкального образования. Перевод школ искусств на самоокупаемость лишает будущего пор. 11у!шкальное образование во Владивостоке, центре большого ^дйытёвосточного края. Известные деятели культуры Приморья обратились к мэрии г. Владивостока и призвали прекратить акцию, разрушающую всю систему музыкального образования в крае. Ведь музыкальная школа — это первая ступень, ведущая в большое искусство. Через несколько лет музыкальные училища края испытают недостаток абитуриентов и уже некому будет учиться в Дальневосточном педагогическом институте искусств. Административный путь не специфичен для музыкального образования, наиболее чуткого к внешним вмешательствам. Этому учат уроки истории.
1 Воспоминания К.А. Ватульевой (кассета хранится у автора статьи). Материалы из Архива НКВД Управления Дальневосточного края.
219
3 Материалы из архива ДМШ № 1.
4 Миронова Н.А. Музыкальное образование: пути и проблемы перестройки // Музыкальное образование — личность — культура. М„ 1989.
СВ. Березницкий, к.и.н.
Владивосток
ОТРАЖЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ 30-х гг. XX в. В РАССКАЗАХ И ВОСПОМИНАНИЯХ КОРЕННЫХ НАРОДОВ НИЖНЕГО АМУРА
От политических репрессий, проходивших в 30-х гг. XX в. щ Амуре, пострадало, также и коренное население региона. Сегодня] пожилые представители дальневосточных этносов — нанайцев, не* гидальцев, нивхов, ороков, орочей, удэгейцев и ульчей прекрасна помнят то время — мощное идеологическое воздействие, jiomkj традиционных устоев и культуры, массовые аресты сородичей] Однако, рассказывая об этих событиях, информанты проявляй: лучшие стороны своей души. Воспоминания стариков не наполпе ны мотивами кровной мести обидчикам, они не жаждут возмездия Анализируя рассказы, можно отметить лишь их ироничное огне шение к сотрудникам НКВД, теплые воспоминания о шаманах способах их борьбы с органами власти.
Так, в одном из орочеких преданий говорится о том, как ша| ман смог вернуть свои реквизированные атрибуты:
"В 30-х годах Советская власть стала ликвидировать шамаист во у орочей. Коснулись перемены и орочей, живших на р.Тумнин) А в то время там жил сильный шаман Николай Федорович Акуи| ка. Вызвали этого шамана в НКВД и стали спрашивать: "Ты iuaf манством занимаешься?" Шаман ответил: "Да, шаманю, лечу лк дей, и у меня есть для этого все принадлежности". Забрали тогда него все его имущество и запретили шаманить. Для того чтобы из готовить новые принадлежности, нужно потратить не менее дву!
220
лет. Через два года, по указанию шамана, сделали ему новые принадлежности. Затем шаман распорядился, чтобы метрах в 300-х от стойбища поставили для него палатку и разожгли костер. Ребята так и сделали. Шаман оделся в свое одеяние, взял бубен и предупредил охотников: "Через девять дней, как только услышите звук бубна, приходите к палатке". Сказал—и пошел к палатке возвращать свое имущество. Через девять дней, вечером охотники услышали, как шаман заиграл на бубне. Все пошли к палатке. Когда охотники подошли поближе к палатке, они услышали не только звук бубна, но и звук металлического пояса сиса. Охотники заглянули в палатку и увидели, что шаман исполняет шаманский танец моуии. А в палатке находится все имущество шамана, которое было силой увезено в Москву несколько лет назад. Через несколько дней шаман оделся в свой парадный костюм, который оп надевал лишь во время обряда благодарения духов упи. Шаман пошама-пил, спел песню и сказал: "За эти девять дней я побывал в Москве, нашел и забрал все свои вещи" (Березницкий, 1989. Л.96).
Обращает на себя внимание тот факт, что рассказчик нисколько не удивился проявлению сверхъестественных способностей своего сородича-шамана. Умение шамана летать на своем бубне или летать, превратившись в птицу, сородичи воспринимали как обычное шаманское действо.
Подобный сюжет о чудесной силе шамана, практически спасшей его от НКВД, имеется и в рассказе об удэгейском шамане Миоиу Кялундзига:
"Жил перед войной один сильный удэгейский шаман Миону Кялундзига. В середине 30-х годов у него забрали все его шаманские вещи и увезли в Москву. Через некоторое время вызвали и его самого. Наверное для того, чтобы судить за шаманство. Вместе с Миомой поехали еще несколько удэгейцев. В Москве ему говорят: "Мы тебя вызвали для того, чтобы отучить тебя от шаманства". Шаман им отвечает: "Нельзя этого делать. Я должен шаманить, должен лечить людей. я лечу людей лучше ваших докторов". Однако ему не поверили и сказали: "Попробуй это докажи, что ты можешь что-нибудь делать лучше наших докторов!" "Хорошо, — сказал шаман, — но только шаманить я буду вечером, потому что
221
шаманить можно только вечером, а днем нельзя." К вечеру собралась большая комиссия. Шаману отдали все его вещи и он стал шаманить. Пошаманил немного и говорит: "Мне нужна чушка." Ему отвечают: "Где же мы тебе ночью, да еще в центре Москвы, возьмем свинью?" "Ну хорошо, — отвечает шаман, — у вас нет чушки, а у меня есть". Потом Миону еще немного пошаманил, и в комнату через дверь зашла свинья. Шаман обошел вокруг нее несколько раз и сказал: "Вот сейчас у чушки вытащу глаза." Все рассмеялись, т.к. не поверили шаману. Шаман же подошел к свинье и быстрым движением рук выхватил у нес глаза. Свинья счала громко кричать. Шаман, показав комиссии лежащие у него па ладони глаза свиньи, так же быстро вставил их обратно. Свинья, мгновенно успокоившись, медленно вышла из комнаты. Шаман подошел к самому большому начальнику и сказал: "Хочешь, я и тебе сейчас так глаза вытащу?" Начальник отказался. И все члены комиссии тоже отказались. Теперь комиссия поверила, что Миону Большой шаман. Ей теперь ничего не оставалось, кроме того чтобы вернуть все вещи шаману и отпустить его домой" (Березницкий, 1989. Л.97)1. В этом рассказе следует отметить присущую и русскому пароду веру рассказчика в "доброго начальника", отпустившего шамана и не наказавшего его за сопротивление.
Между тем в одном из рассказов негидальский шаман не только не подчинился сотрудникам НКВД, но даже активно помешал их планам:
"В 1930-х годах всех шаманов забрали в НКВД. Только одного оставили. И дали ему билет, справку. Оставили его для того, чтобы он помог найти какое-то оружие, запрятанное в земле. Пришли к нему органы и говорят: "Давай, ищи оружие!" И дали билет. Он сначала отказался. Его отвезли в Де-Кастри и посадили в тюрьму. Потом смотрят — он по улице ходит свободно. Спрашивают его: "Как ты вышел из тюрьмы?" "Так я же шамай", — отвечает он. Его опять посадили. Он опять вышел. Тогда ему говорят: "Ну ладно, мы сами поедем искать оружие". Шаман говорит: "Вы без меня не найдете, т.к. я ваши фары на машине разобью!" Они не поверили. Поехали. Едут, едут. Вдруг темно стало и слышен треск стекла. А ехали ночью. Что такое? Выходят из машины, смотрят — все
222
фары У машины разбиты и лопнули. Нельзя дальше ехать. Один говорит: "Это, наверное, тот шаман сделал. Он же обещал" (Березницкий, 1997. Л. 26S-266)2. Здесь следует подчеркнуть, что в рассказе нет упоминания о том, чтобы этот шаман был впоследствии наказан. Народная любовь спасает шамана от сурового наказания со стороны властей.
Орочи окрестностей Советской Гавани до сих пор рассказывают предание о том, как один из больших, сильных шаманов даже возглавил своих сородичей и уничтожил отряд красных партизан во время гражданской войны:
"Случился интересный случай с нашим шаманом Савелием Максимовичем Хутункой в гражданскую войну. В районе Советской Гавани действовал партизанский отряд под руководством русских братьев Ивана и Павла Курикша. Их дед был каторжником па Сахалине за убийство урядника. Еще в отряде были Симаков и братья Ниголь. Начальник почты сообщил белым о существовании партизанского отряда, Павел Курикша сбежал вместе с Симаковым в тайгу на озеро Гиджа. Там они прожили всю зиму. Весной 1919 года к ним из поселка Гроссевичи прибыл от красных нарочный с приказом - собирать партизанский отряд. Партизаны украли шхуну у австралийской компании по заготовке леса. На этой шхуне они подошли к Николаевскому маяку и организовали наблюдение. Следили, чтобы внезапно не напали белые. А белые их все равно перехитрили. Они прошли по берегу Сахалина и вышли к поселку Датта в устье реки Тумнин. Там вместе с рыбопромышленниками Власовым, Мельниковым, Адриашвили и промышленником по пушнине Марцинкевичем организовали отряд самообороны красным. Жена золотопромышленника Клока передала белым список с фамилиями партизан. Т>елые расстреляли командира партизанского отряда it поселке Датта Шуляпина и еще ^нескольких человек. Затем белые захватили партизанскую ворованную шхуну. Партизаны отступили и решили идти на юг. Для этого им нужно было переправиться через реку Коппи. На другой стороне реки и жили в то время орочи. За главного у орочей как Раз был шаман СМ. Хутунка. Марцинкевич приехал к орочам и сказал: "К вашему стойбищу приближаются бандиты". Савелий
223
Максимович, обеспокоенный судьбой сородичей, оперативно организовал из охотников два отряда и послал их в засаду. Один отряд охранял лодочный переезд через реку Копни. Второй отряд охранял брод в тайге. Отряд партизан состоял примерно из 50 человек. Недалеко от поселка Коппи жил скупщик пушнины Крупии. Он дал партизанам кунгас для переправы через реку. На кунгасе стали переправляться семь человек, остальные пошли через брод. В тот момент, когда кунгас достиг середины реки, орочи перестреляли всех партизан. А из сухопутного отряда партизан в живых осталось только двое человек. Остальных орочи зарезали ножами. Оставшиеся в живых добрались до Владивостока, где рассказали о случившемся. В 1937—1938 годах почти всех орочей из Коппи вызвали в НКВД во Владивосток. Кое-кто не вернулся оттуда. Савелия Максимовича отпустили" (Березницкий, 1992. Л. 438-439)*. Возможно, что и в этом случае спастись от неминуемой смерти шаману помогли его сверхъестественные способности, дар массового гипноза. Иначе как можно объяснить тот факт, что С.М. Ху-тунка прожил более 100 лет и оставил после себя несколько жен и много детей. В настоящее время каждый из них очень гордится, что принадлежит к потомству знаменитого шамана.
Имеется немало свидетельств, что репрессиям были подвергнуты не только шаманы, но и самые обыкновенные люди. Им запрещали совершать традиционные обряды и ритуалы, уничтожали культовые принадлежности, арестовывали как японских шпионов. О подобных арестах хорошо говорится в одном из нивхских преданий:
"Когда была война гражданская, приезжали по Амуру японцы на канонерке. В них стреляли из пушки. Потом пришли красные. Спрятались в лесу. А японцы стали стрелять с канонерки в партизан из пушек. А партизаны выбегали из леса и стреляли из винтовок. А в 1937 году многих мужчин забрали в НКВД. Многих дядек забрали. Забрали за то, что считали, что гиляки японские шпионы. А какие гиляки шпионы? Вот наш Амур, тайга, мы охотились, ловили рыбу, сушили юколу, рожали детей, неграмотные были. Раньше ведь гиляки жили без вождей. У нас не было начальников. Никто никому не подчинялся. Не было у нас такого закона. У кого
224
была беда, то все вместе помогали. А таких законов у нас не было. Вот только Сталин был плохой. Это он приказал в 1937 году арестовывать и расстреливать гиляков. НКВД приезжала из Москвы. Приходили чекисты ночью и говорили: ''Собирайся!" И забирали всех. Тогда поселок Тыр входил в Нижне-Амурский район. Была разнарядка — столько-то людей арестовать как шпионов. Брали даже очень старых стариков. Увозили их в Николаевск-на-Амуре. В тюрьму под названием 201-я стройка. Загоняли туда, как поросят. Оттуда на машинах увозили за Николаевск и там расстреливали. Мало-мало кто мог выжить. Председателем сельского совета тогда был Плотников. Это он предал стариков. Сказал чекистам, что они японские шпионы. Но через некоторое время забрали и его. В тюрьме еще остались некоторые наши деревенские заключенные. Они нашли Плотникова в тюрьме. Хотели убить. Сильно избили. По милиционеры его защитили. Его выпустили, он пришел домой, сошел с ума от страха и умер" (Березницкий, 1997. Л. 281-282).
Немало нивхских, негидальских и ульчеких женщин и девушек были насильно высланы в Китай:
"В Белоглинке, Кальме и Тыре жили маньчжуры. По Амгуни они тоже жили. Они были женаты на наших девушках. В 1937 году маньчжуров вместе с нашими женщинами выслали в Китай. А недавно из Китая приезжала к нам в гости дочь одной из таких женщин. Хорошо живет там. Знает нивхский язык" (Березницкий, 1997. Л. 281-282).
У коренных народов Нижнего Амура до сих пор бытует уникальный рассказ о том, что репрессиям были подвергнуты не только люди, но и животные, например священный предок, могучий хозяин тайги — медведь. Причем многие информанты считают, что этот случай произошел именно с его родственниками:
"Отец с дедом держали в срубе двух медведей. Выращивали их для медвежьего праздника. В срубе их кормили рыбой, ягодой, черемухой, мясом. Маленьких медвежат кормили грудью. В селе Акша жила старуха Воргуна. Пожилая уже была, но кормила грудью этих медвежат. Клички им не давали, а называли просто котр. Медвежата выросли большие. Однажды мужики поехали на ры
225
балку. Одни женщины остались дома. Один медвежонок сломал клетку, наполовину вылез и хотел убежать. Тут эта женщина Вор-гуна стала плакать и говорить: "Не уходите, медвежата. Я вас очень люблю. Если уйдете, мне будет очень плохо!" Послушались ее медвежата и остались. Потом приехали мужики и крепко привязали их. А затем перезимовали и в январе назначили медвежий праздник. Однако в 1938 году в НКВД посчитали, что раз человек держит медведя, кормит его, значит у него есть излишки продуктов. А если есть излишки продуктов — следовательно, он кулак. Деда вместе с несколькими стариками арестовали, отвезли в Николаевск-на-Амуре и расстреляли. Медведей вытащили из сруба, отвели за село и тоже расстреляли, как кулацких зверей" (Березницкий, 1997. Л. 260-262).
Имеются свидетельства того, как местные власти приказывали охотникам и рыбакам сообщать органам о бежавших из многочисленных тюрем и колоний заключенных и вообще о подозрительных и незнакомых людях, а также стараться задерживать их. При этом часто страдали невиновные люди, а аборигены становились невольными пособниками репрессивных действий. Так, в 1930-х годах при помощи двух орочских женщин были арестованы в тайге двое летчиков из Комсомольска-иа-Амуре:
"Я тогда впервые увидела аэроплан. Он упал в тайгу на косу реки Уктур и два раза перевернулся. А мы с матерью шли на шестах на речку Пучекте. Увидели двоих людей в кожаных черных куртках. Мать сказала: "Это, наверное, заключенные!" Мы сообщили о них органам в село Гурское. За это мне дали отрез на платье" (ПМ А, 1989).
Хунгарийские орочи до сих пор рассказывают о том, как по приказу НКВД они помогли схватить "японского шпиона":
"С 1939 года заключенные строили железную дорогу па Советскую Гавань. В 1941 году строительство временно прекратили, а в 1942 году опять начали строить. Грузы сбрасывали на парашютах. Нас насильно заставляли перевозить эти грузы на своих лодках и нартах. За это нам разрешали ходить в лагеря на танцы, а также смотреть кино и кукольный театр. В 1943 году из Хабаровска приехал охотовед. Он приехал для того, чтобы руководить заго-
226
ТОВкой мяса для строителей железной дороги. На охоту пошли в основном одни старики. Охотились на реке Нижняя Удоми. В каждой бригаде было по три человека. Убили уже 64 лося. Охотовед приезжал во все бригады и пытался "завербовать" охотников в подпольную организацию, в которую уже входили бикинские удэгейцы. Вербовал охотовед охотников, рассказывая о том, что в Японии магазины без продавцов. Тем, кто захотел бы завербоваться, выдал бы два паспорта. Какой-то охотник пошел в один из лагерей и рассказал про охотоведа. Из лагеря приехали военные и арестовали охотоведа. Однако в Пивани его допросили и отпустили. Он опять вернулся и стал, как нам сказали потом в НКВД, составлять карту постов ПВО. Стали его ловить везде: и в Селихино, и в Комсомольске-на-Амуре, и в Хабаровске. А потом поймали возле зековских бараков. Вот тогда мы и узнали, что этот охотовед оказался крупным японским шпионом. И у него было два паспорта" (ПМА, 1989).
Кроме этого, органы НКВД приказывали охотникам стрелять в тех людей, которые плыли на плотах по рекам и не выполняли приказания пристать к берегу. Понятно, какое наказание последовало бы аборигенам за отказ выполнить это требование органов. В результате подобные действия разжигали межнациональную рознь. Ее остатки сохранились до наших дней. Мы были свидетелями того, как не только простые односельчане, а даже работники местных органов власти отзывались очень негативно и пренебрежительно о коренных народах.
Таким образом, из текста приведенных рассказов можно сделать краткий вывод. Карательные органы проводили централизованную политику советской власти по уничтожению инакомыслящих, а следовательно, враждебных граждан страны. Здесь следует сказать, что они были не оригинальны в своих действиях. Еще в XVIII в. немецкий мыслитель И.Г. Гердер высказал поразительно злободневную мысль о том,что любые колонизаторы приносят захваченным ими народам больше вреда, чем добра4. Об огромном вреде любой традиционной культуре со стороны "более цивилизованных" пришельцев писал русский этнограф Л.Я. Штернберг5. Из истории шаманства коренного населения Нижнего Амура извест
227
но, что в XIX в. православные миссионеры пытались мирным путем бороться с шаманами, являвшимися противниками христианства. Несмотря на то, что многие аборигены были крещены, получили христианские имена и крестики, чуждая вера не прижилась среди них (Леонтович, 1898. С.58; Маргаритов, 1899. С.108-109)6. Многие исследователи отмечали, что разубедить шамана в его вере невозможно ни сладкими речами, ни пытками.
В 30-е rrvXX в, шаманы выступали за сохранение традиционных форм и видов хозяйствования, щадящих природные ресурсы; за соблюдение родовых обычаев и обрядов, направленных па мирное сосуществование всех субъектов и объектов природы: людей, животных, растений, рек, гор. Шаманы призывали не забывать родной язык — значит, были крайне неугодны новой власти, ре* комендующей поголовное обучение исключительно на русском языке. Шаманы глубоко верили в возможность контакта с духами для получения блага дня людей, считали себя необходимыми обществу. Следовательно, они не могли пойти и не пошли на компромисс с политикой тех лет. Проводники же этой политики смогли лишь физически уничтожить их, но не убедить в правоте своей идеологии.
Политические репрессии 20—50-х гг. стали одним из факторов, пагубно повлиявших на традиционную духовную культуру указанных народов. Они больше не устраивают своих религиозных праздников, обрядов и ритуалов, почти забыли родной язык. У них нет сегодня возможности передавать по наследству шаманский дар. Возможно, что повысившийся в последнее время уровень самосознания коренных народов Нижнего Амура поможет им возродить отдельные аспекты своей духовной культуры.
СПИСОК ИНФОРМАНТОВ
1. Акунка Н.Д., хуш арийский ороч с 1914г.р.
2. Бельды Н.П., амурский нанаец с 1927 г.р.
3. Бобик Е.М., амурская негидалка с 1912 г.р.
4. Вальдю З.Г., амурская нивхинка с 1922 г.р.
5. Геонка С.Ч., бикинский удэгеец с 1915 г.р.
6. Уды B.C., амурская ульчанка с 1921 г.р.
228
1 Березницкий СВ. Этнографические исследования социально-экономических и культурных условий жизни народов Дальнего Востока (удэгейцев, орочей. Октябрь 1988 — октябрь 1989 гг.). Архив ИИАЭНДВ ПВО РАИ. Ф. 1. Оп. 2. № 352.
2 Березницкий СВ. Этническая история и духовная культура коренных народов Нижнего Амура. Традиции и современность: Этнографические исследования 1992, 1995, 1996 гг. Архив ИИАЭНДВ ДВО АН. Ф. 1. Оп. 2. № 403.
3 Березницкий СВ. Социально-экономическое и культурное развитие народов Нижнего Амура (нанайцев, негидальцев, ульчей, орочей). Традиции и современность: Этнографические исследования 1990-199] гг. Архив ИИАЭНДВ ДВО РАН. Ф. 1. Оп. 2. М> 364.
4 Гердср И.Г. Избранные сочинения. М.; Л., 1959. С. 292-293. ■
s Штернберг Л.Я. Собрание этнографических сочинений в 5 т., 1997. Архив МАЭ РАН. Ф.К-1. Он. 1.№47.
ft Леонтович С. Природа и население бассейна р. Тумии (Приморской области) // Землеведение. 1897. Кн. III-1V. М., 1898; Маргаритов В.П. Камчатка и ее обитатели. Записки ПО ИРГО. Т. V. Вып. 1. Хабаровск, 1899.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Записки ПО ИРГО — Записки Приамурского отдела Императорского Русского Географического Общества.
ИИАЭНДВ ДВО РАН — Институт истории, археологии и этнографии пародов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской Академии наук.
МАЭ РАН — Музей антропологии и этнографии РАН. П МА — нолевой материал автора.
229
Е.А. Плаксен Владивосток
КОРЕЙЦЫ В ПРИМОРЬЕ, СРЕДНЕЙ АЗИИ
И КАЗАХСТАНЕ: НАСИЛЬСТВЕННОЕ ВЫСЕЛЕНИЕ
И ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
Ошибки в теории, равно как и пренебрежение теорией, порождают порой непредсказуемые последствия в реальной жизни. Советским людям, овладевающим материалистической диалектикой, историей партии, научным коммунизмом, в начале 60-х годов торжественно обещали, что их поколение будет жить при коммунизме, при котором, согласно теории основоположников марксизма, нации исчезнут. Вскоре было объявлено о появлении в СССР новой исторической общности — советского народа.
На практике же во второй половине 80-х годов в Союзе один за другим начали возникать межнациональные конфликты. Их можно рассматривать как неотъемлемую составляющую объективного процесса развития многонациональных государств, как результат рецидива имперских амбиций одних наций и ответную реакцию на это других, как следствие реализации ущербных теорий и извращение объективных закономерностей и, главным образом, как результат экономических и политических кризисов. Следует помнить об обратной связи, о влиянии этнической нестабильности на экономику и политику. Создается ситуация, близкая к тупиковой: решить экономические задачи мешают межнациональные распри, которые обостряются из-за экономических неурядиц.
Граждане корейской национальности оказались в весьма ело леном и своеобразном положении. Миграция корейцев с исторической родины на территорию российского Дальнего Востока к началу 30-х годов нашего века достигла внушительных размеров. В 1937 году почти все мигранты были насильственно переселены в Центральную Азию, где в конце 80-х годов проживало до 280 тыс. корейцев, которых очень настораживала расправа коренного населения региона над турками-месхетинцами и другими национальными меньшинствами.
230
No comments:
Post a Comment