3 Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е годы

//. //. Коваленко,
аспирант
Владивосток
КАРАТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ ПРИАМУРСКОГО
ГОСУДАРСТВА И ЕГО РЕПРЕССИВНАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
(май 1921 г. — октябрь 1922 г.)
Государственный переворот белогвардейцев, совершенный 26 мая 1921 г. при поддержке японских интервентов, привел к паде­нию власти ДВР в Приморье, провозглашению образования ново­го буржуазного Приамурского государства, которое, по замыслу его политических архитекторов и строителей, в будущем станет демократическим и правовым государством. Однако же в условиях гражданской войны функция подавления внутреннего противника для Приамурского государства явилась основной, отодвигая сози­дательную работу в сфере экономики, культуры и.т.д. на послед­ний план. Поэтому важнейшей и составной частью государствен­ного механизма Приамурского политического образования ока­зался карательный аппарат.
Основные его звенья — армия, милиция, контрразведка, суд. Дальневосточная армия Приамурского государства состояла из бывших частей колчаковских и семеновских войск. Она не только проводила военные операции против HP А ДВР, но и принимала участие в карательных акциях в отношении красных партизан н поддерживающего их мирного населения.
В систему МВД Приамурского государства входили милиция и информационное отделение (контрразведка). Формально признав действующим "Положение о милиции", принятое Всероссийским временным правительством от 17 апреля 1917 г.1, правительство Приамурского государства внесло в него существенные изменения. Органы МВД были исключены из ведения местного самоуправле­ния. Городские и уездные органы МВД были усилены казачьей милицией, карательными отрядами специального назначения, ^ добровольческими дружинами "самообороны".
60
В Приморье были созданы паспортно-розыскные^)»^*^^?,ж Л11дии.>д.^аш,ррдз^едац, Милиция и контрразведка имели целую сеть платных и идейных осведомителей, которые внедрялись в раз­личные слои населения с целью выявления политически неблаго­надежных лиц и агентов ДВР и РСФСР.
В Приамурском государстве была восстановлена судебная сис­тема царской России и действовали Судебные Уставы 1864 г. с до­полнениями и изменениями, которые, по мнению правительства, полностью соответствовали правосознанию народа. Судебная сис­тема Приамурского государства была представлена мировыми су­дами, окружным судом, Владивостокской судебной палатой, воен­ным судом.
Мировой суд был учрежден в составе участкового мирового судьи и уездного съезда мировых судей. Мировой судья избирался органами местного самоуправления из числа лиц не моложе 25 и не старше 70 лет, со средним или высшим образованием, умеющих писать и читать по-русски, проживающих в данной местности не менее двух лет и знакомых с деятельностью судебных учреждений2. Из вышеизложенного видно, что пост судьи мог занимать человек без юридического образования.
Если в течение двух месяцев со дня открытия вакансии миро­вого судьи последний не был избран местным самоуправлением, министерство юстиции назначало на эту должность лицо по сво­ему усмотрению. Судьи утверждались административным депар­таментом судебной палаты. Кроме участковых на тех же условиях избирались почетные мировые судьи, которые пользовались оди­наковыми с участковыми судьями правами, но не имели постоян­ного участка, не получали жалованья и могли заменять участко­вых судей на время их отсутствия либо решать дела при добро­вольном обращении к ним обеих сторон.
Все подсудные ему дела мировой судья разбирал единолично. Мировой суд разбирал гражданские дела с ценой до 500 руб. Ис­ключались из их подсудности споры о недвижимом имуществе, не­зависимо от суммы иска. По делам уголовным к подсудности ми­ровых судов были отнесены проступки и небольшие преступления, за которые предусматривались наказания в виде выговора, заме­
61
чания и внушения, ареста до трех месяцев либо тюремного заклю­чения до одного года.
Согласно судебному уставу 1864 г., второй апелляционной ин­станцией являлся съезд мировых судей. Обязанности его были воз­ложены на окружной суд. Судебный округ охватывал всю терри­торию Приморья. Окружной суд состоял из трех отделений: граж­данского, уголовного и административного, каждое отделение из двух частей — коронного суда и суда присяжных заседателей.
Коронный судья назначался правительством по представле­нию управляющего ведомством юстиции из числа лиц в возрасте от 25 лет, имеющих высшее юридическое образование. Присяж­ными заседателями были объявлены выборные лица местного са­моуправления. Из них ведомство юстиции отбирало очередных и запасных заседателей на год.
Председатель окружного суда по своему усмотрению отбирал уголовные дела для* рассмотрения с участием присяжных заседате­лей; окружному суду не были подсудны преступления государст­венные, должностные, военные.
Судебная палата в г.Владивостоке являлась второй апелляци­онной инстанцией для окружного суда и первой инстанцией — по более важным государственным делам. Палата состояла из трех департаментов — гражданского, уголовного, административного. Члены судебной палаты назначались правительством в том же по­рядке, что и чины окружного суда.
Кроме местных и общих судов существовали административ­ные, а также специальные суды по делам печати. Административ­ному суду были подсудны:
1) дела по протестам прокуроров;
2) дела по жалобам на государственные, общественные учреж­дения, органы самоуправления и должностных лиц3.
Дела по протестам и жалобы на учреждения и должностных лиц волостного и поселкового управления и самоуправления рас­сматривались административным судьей (там, где он отсутствовал, его обязанности возлагались на мирового судью).
Дела по протестам и жалобам на учреждения и должностных лиц в городах и уездах рассматривались окружным судом. Протес­
62
ты и жалобы в адрес правительственных учреждений и высших должностных лиц направлялись во Владивостокскую судебную па­лату. Судебная палата являлась второй апелляционной инстанцией для окружного суда по административным делам.
Рост антиправительственной пропаганды в печати (особенно со стороны коммунистической газеты "Красное знамя", издавае­мой нелегально) заставил правящую буржуазную элиту создать специализированный суд по делам печати4. Он состоял из трех ми­ровых судей (без освобождения от своих обязанностей), назначае­мых ведомством юстиции. Владивостокская судебная палата явля­лась второй апелляционной инстанцией для суда по делам печати.
В Приморье были восстановлены старые и ненавистные наро­ду военно-полевые суды, по постановлению правительства учреж­ден институт судебных следователей при окружном суде. Судебные следователи имели свои участки и вели предварительное расследо­вание преступлений под контролем прокуроров.
Для надзора за законченностью деятельности государственных учреждений, органов юстиции, должностных лиц и т.п. при ок­ружном суде и Владивостокской судебной палате были учреждены должности прокуроров. Все они назначались правительством по представлению управляющего ведомством юстиции.
В указах Приамурского правительства неоднократно провоз­глашалось отделение суда от администрации. Но отделение это было непоследовательным. Местные суды находились под контро­лем правительственной администрации. Члены окружного суда, судебной палаты, прокуратуры назначались высшей администра­цией из числа юристов, имеющих стаж работы в органах царской юстиции и правительств периода гражданской войны и интервен­ции в Сибири и на Дальнем Востоке.
Карательный аппарат Приамурского государства был уком­плектован кадрами, имеющими опыт работы в соответствующих органах царского правительства, Временного всероссийского пра­вительства А. Керенского, а также А. Колчака и Г. Семенова.
Репрессии в отношении противников режима и неблагонадеж­ных стали лишь составной частью внутренней политики Приамур­ского государства, способом укрепления ее общественного и госу­
63
дарственного строя. Власти и не скрывали, что они используют опыт репрессивных действии большевиков и семеновцев.
Кампания политических репрессий началась в Приамурском государстве с уголовного преследования редакций оппозиционных газет "Народная воля", "Воля труда", "Вечер", которые признали существующий политический режим незаконным. Редакторы этих газет СИ. Николаев, М.К. Павловский были арестованы милици­ей и посажены в тюрьму.
Вслед за этим началась "чистка" вооруженных сил. Накануне военного похода на г.Хабаровск 120 неблагонадежных офицеров были арестованы контрразведкой. Внесудебные репрессии обру­шились на главных противников режима: коммунистов, социали­стов, подпольщиков и сочувствующих им из мирного населения.
Новая волна репрессий началась в августе 1922 г. В приказе Верховного правителя генерала М. Дитерихса от 20 августа 1922 г. говорилось, что в поселке Полтавском "захвачена группа сочувст­вующих коммунизму и занимавшихся преступной деятельно­стью"5. Все арестованные по этому делу с их семьями были высла­ны за пределы Приамурского государства.
С целью насаждения "законности и правопорядка" людей тай­но арестовывали и ликвидировали без суда и следствия6. Так, аре­сту и высылке подверглись члены рабочего стачкома г.Владивостока. При поездке по КВЖД в Маньчжурию они были уничтожены "неизвестными" лицaми■^oнтrшaзвegкд1^cpтiЖQTjaC■-правилась с руководителями профсоюзов Дальзавода и моряков ТУ-А. 1 ульоиновичем и Н.Р. Ьашидзе._ rta канонерскую"' лодку "МаньЧжур1 , превращенную в гшавучйизастенок, контрразведкой ^L,i'|lHlA'"rnnnn"T' 1,1 " П",,ПН'Р,ИУ|7-"^кий. И.В. ППИИГР" "и Иванов. Т If ГТпртнпттг Их обвинили в подготовке государствен­ного переворота. Через месяц их изуродованныед^ла были вылов­лены в бухте Золотой Рог и опознаны родным|гГИо после этого, чтобы скрыть следы преступления, контрразведка предпочитала сжигать трупы арестованных в котлах "Маньчжура".
К октябрю 1922 г. политические аресты, обыски и погромы в рабочих районах городов Приморья приобрели массовый харак­тер. В концентрационном лагере на о. Русском содержались сотни
64
людей, обреченных на смерть от болезней, пыток и голода. Многие из них уничтожались при попытке к бегству. Воинские части при­нимали участие в карательных операциях против партизан и под­польщиков, подвергая репрессиям за связь с ними мирное населе­ние. Командующий армией генерал Г.А. Вержбицкий отдал при­каз: пленных народоармейцев ДВР — коммунистов и бойцов ин­тернациональных частей, взятых в плен, расстреливать на месте.
Таким образом, опыт красного и белого террора и репрессий в 1918—1920 годах был широко использован при проведении кара­тельной политики в Приамурском государстве.
1 Сонин В.В. "Приамурское" буржуазное государственное образование ("черный буфер") и крах политики и практики контрреволюции в Приморье (май 1921 —октябрь 1922 г.). Владивосток, 1974. С. 27.
2 // Вестник Временного Приамурского правительства. 1922. № 35. * // Вестник Временного Приамурского правительства. 1922. № 3.
4 // Вестник Временного Приамурского правительства. 1921. № 6.
5 Куцый В.Ю. Внутренняя контрреволюция в Приморье: 1920—1922 гг. Владивосток, 1994. С. 157-158.
6 Там же.
7 Ципкип Ю.Н. Белое движение на Дальнем Востоке (1920—1922 гг.).
A.M. Б у яков Владивосток
РЕПРЕССИИ СРЕДИ СОТРУДНИКОВ ОРГАНОВ НКВД ПРИМОРЬЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 30-х гг. XX в.
Одной из недостаточно освещенных в современной историче­ской литературе является проблема массовых репрессий в самом аппарате органов НКВД СССР как в центре, так и на местах в 30-е гг. Некоторая часть авторов рассматривает ее как борьбу "неформальных групп" чекистов, связанных внутренними кланово-клиентальными отношениями, и борьбу между ними за главенство
65
и власть, развернувшуюся на фоне массовых политических репрес­сий в стране1. Но другие склоняются к иной точке зрения и счита­ют, что репрессии в самом аппарате НКВД были инициированы лично И.В. Сталиным и ЦК ВКП(б)2. Данная точка зрения не ли­шена оснований, т.к. партийно-советская система сама организо­вала и проводила в жизнь курс на массовые политические репрес­сии в центре и на местах, используя для этого аппарат органов НКВД, и порождала в нем же после очередной смены руководства кадровые "чистки".
Представляют определенный интерес не только организация и ход репрессий в центральном аппарате НКВД СССР, но и пробле­ма репрессий среди сотрудников органов НКВД Приморья.
В 30-е годы в Приморское областное управление (ПОУ) НКВД входило два самостоятельных управления — Управление государ­ственной безопасности (УГБ) и Управление рабоче-крестьянской милиции (УРКМ). Во главе обоих стоял начальник ПОУ НКВД, который одновременно являлся начальником УГБ и особого отде­ла УГБ Тихоокеанского флота. Каждое из управлений имело в своем составе соответствующие отделы и отделения.
Следует отметить, что кроме УРКМ в структуру ПОУ НКВД входили особые отделы ТОФ, отдельного корпуса железнодорож­ных войск, авиабригады. Они также размещались в здании обла­стного управления.
На территории современного Приморского края в те годы су­ществовало два областных управления НКВД — Приморское и Уссурийское, что соответствовало тогда имеющемуся администра­тивно-территориальному делению. ПОУ НКВД в основном об­служивало территорию прибрежных районов.
Сам ход и характер репрессий внутри ПОУ НКВД проходил на общем фоне массовых необоснованных политических репрессий в стране, что, естественно, накладывало на них определенный отпе­чаток. Наряду с "военным заговором" был сфальсифицирован "заговор в системе НКВД". На первом этапе убирали "заговорщиков", работавших с Г. Ягодой, на втором — с Н.И. Ежовым.
66
Волна репрессий обрушилась и на сотрудников Владивосток­ских отделений Дальлага и Севвостоклага НКВД СССР, располо­женных в городе. Автор не ставил целью данного исследования рассмотреть вопрос о репрессиях среди них, а также и среди со­трудников управления милиции УНКВД Приморской области. Во внимание здесь не принимались и дела на репрессированных со­трудников госбезопасности и милиции Уссурийского областного управления НКВД3.
Следует заметить, что репрессии коснулись в 1938-1940 гг. и тех сотрудников органов госбезопасности Приморья, которые до­пускали нарушения социалистической законности и применяли не­законные методы ведения следствия в 1937-1938 гг.
В последних числах июля 1937 г. на смену Т.Д. Дерибасу был назначен новый начальник управления НКВД по Дальневосточ­ному краю (ДВК), комиссар госбезопасности 3 ранга Г.С. Люш-ков. 9 августа он прибыл в Хабаровск с командой, взятой им из числа сотрудников Азовско-Черноморского управления, которым он руководил до этого. Первым шагом нового начальника была замена руководящего состава ключевых подразделений УГБ крае­вого управления и областных управлений. На все посты были по­ставлены прибывшие с ним сотрудники.
Первой жертвой репрессий в Приморском областном управле­нии (ПОУ) НКВД стал его начальник — Яков Самойлович Визель. Визель имел обычную для того времени биографию. Родился в 1900 г. в Житомире. Имел незаконченное среднее образование. С 1917 по 1918 г. состоял в еврейской социал-демократической пар­тии. В 1920 г. вступил в РКП(б). В органах ВЧК стал работать с августа 1919 г. В 1927 г. работал в органах ОГПУ в Харькове. С 1932 по 1937 г. был начальником ПОУ НКВД во Владивостоке. В августе 1937 г., после приезда Люшкова, был вызван в Хабаровск на совещание начальников областных управлений НКВД и там арестован. Следствие по делу Визеля было поручено сотруднику УНКВД по ДВК A.M. Малкевичу. Визель был на допросе у него только один раз. По показаниям Малкевича, Визель на допросе категорически отрицал какую бы то ни было контрреволюцион­
67
ную деятельность и при этом заявил, что если от него требуют дать "липу", то он может это сделать.
По одним данным, арест Визеля был еще ранее решен в Моск­ве. Приказом НКВД СССР N 1117 от 4 июля 1937 г. он был осво­божден от должности начальника областного управления с отзы­вом в распоряжение отдела кадров НКВД СССР. Во Владивостоке он якобы оставался до приезда вновь назначенного начальника управления и передачи ему дел. По другим сведениям, решение об аресте принадлежит лично Люшкову, который принял его па осно­вании показаний арестованного, бывшего начальника УНКВД по ДВК Т.Д. Дерибаса. Дерибас был знаком с Визелем еще по работе на Украине (Визель длительное время проработал в органах ОГПУ в Харькове).
Как показывают архивные материалы, Визель предполагал, что может быть подвергнут аресту, так как к этому времени в Ха­баровске были арестованы руководители краевого управления НКВД Дерибас, Западный и Барминский. Поэтому в поездку в краевое управление он захватил с собой тщательно спрятанный яд. При аресте у Визеля изъяли портфель, в котором было полотенце, кусок туалетного мыла и две шоколадные конфеты. При осмотре мыла в нем было обнаружено тщательно заделанное отверстие. В полости мыла был обнаружен порошок, предположительно яд. В одной из конфет также был яд. По приказанию Люшкова отвер­стие вновь заделали. После того как Визель написал заявление о своей "предательской работе" на Украине и на Дальнем Востоке, ему в камеру передали полотенце и мыло с конфетами. 21 августа 1937 г. в камере внутренней тюрьмы УНКВД по ДВК, буквально через час после передачи, он отравился там сулемой, находившейся в тайнике в куске мыла. Но мгновенной смерти не последовало. Ему была оказана помощь, и он прожил еще несколько дней в тю­ремной больнице. Во время пребывания там Визель дал сотрудни­ку УНКВД по ДВК Селиванову показания о целом ряде заговор­щиков-чекистов, а через несколько дней умер. Точная дата смерти его неизвестна, но в послужном листе из архивного личного дела отмечено, что Визель "увольняется с 7 октября 1937 года вовсе со службы с исключением с учета в порядке статьи 38 п. "б" Положс­
68
ния о прохождении службы на основании приказа начальника УНКВД по ДВК N 520 от 16 сентября 1937 года и приказа НКВД СССР N 1998 от 22 октября 1937 года". Вероятно, смерть Я.С. Ви-зсля наступила не позднее 16 сентября 1937 г. Люшков не препят­ствовал передаче обнаруженного яда и таким образом способство­вал его самоубийству.
29 августа 1937 г. во Владивосток прибыл новый начальник областного управления НКВД, капитан госбезопасности М.И. Диментман, назначенный на эту должность вместо арестованного в Хабаровске бывшего своего предшественника на этом посту — Я.С. Визеля. Вместе с ним прибыли сотрудники И.А. Лиходзеев­ский и У.П. Заброцкий. Посылая эту группу сюда, начальник управления НКВД по ДВК Г. Люшков дал указание: произвести аресты троцкистских заговорщиков и японских шпионов, вредите­лей, диверсантов и прочего социально опасного элемента. Прежде всего была дана установка произвести аресты среди сотрудников Приморского управления НКВД. Вот что показывал в ходе след­ствия Диментман: "Направляя в Приморье в качестве начальника управления, Люшков, инструктируя меня, остановился на двух ос­новных моментах: первое, что следствием (показания Визеля и других работников НКВД) точно установлено, что Приморское областное управление засорено врагами, что Визель, выполняя указания дальневосточного право-троцкистского центра, направ­лял работу НКВД для сохранения заговорщицких кадров. Здесь же мне был дан список работников НКВД, по показаниям Визеля яв­лявшихся заговорщиками. Для убедительности мне было показано собственноручное заявление Визеля... Из числа этих лиц Люшков приказал по приезде во Владивосток немедленно арестовать поло­вину и направить отдельным вагоном в Хабаровск, в отношении же остальных было предложено проверить их практическую рабо­ту. Материалы проверки направить ему, после чего он даст допол­нительные указания"4.
В частности, в ночь с 30 на 31 августа были арестованы замес­титель начальника управления Н.В. Кондратьев, М.Н. Юнуце-вич — секретарь Визеля, Б.Я. Новицкий — помощник начальника осо­бого отдела УГБ по Тихоокеанскому флоту, В.Я. Шурупов — сек­
69
ретарь парторганизации управления, он же начальник VI отдела и особого отдела железнодорожного корпуса, и его жена, Бобров — начальник особого отдела авиабригады5. На них уже в Хабаровске был ранее собран "компрометирующий" материал.
После арестов Диментман никого к себе из начальников отде­лений не вызывал. Все указания от него стали поступать через опе­ративного секретаря И. Лиходзеевского. Последний по приказа­нию начальника управления организовал незамедлительную от­правку первой партии арестованных чекистов в Хабаровск. В фев­рале 1938 г. они были там расстреляны.
Всех арестованных обвинили в том, что они якобы являлись активными участниками "правотроцкистской организации", дей­ствовавшей в областном и краевом управлениях НКВД, и, исполь­зуя служебное положение, прикрывали правотроцкистскис п бело­гвардейские кадры, в том числе и среди самих чекистов, занима­лись диверсионно-террористической деятельностью, сотрудничали с японской разведкой и готовились создать на Дальнем Востоке государство под протекторатом Японии. В ходе допросов от них были получены "признательные" показания.
Вот что показала, к примеру, на одном из допросов в феврале 1938 г. Юнуцевич: "Правотроцкистская организация в Примобл-управлении НКВД основной своей задачей ставила сохранение от разоблачения и провала правотроцкистскую организацию, суще­ствовавшую и активно действовавшую в Приморской области и, особенно, в Красной Армии. Стремясь всячески ослабить борьбу с контрреволюцией, Визель и Кондратьев, с целью отвлечь внима­ние сотрудников от агентурно-оперативной работы и вызвать те­кучесть среди них, умышленно ухудшали материально-бытовое обслуживание сотрудников Облуправления НКВД, засоряли аппа­рат НКВД контрреволюционерами и чуждым элементом, культи­вировали пьянство и разложение среди сотрудников".
По-разному реагировали чекисты на первые аресты в своей среде. Большинство недоумевали, появились растерянность, трево­га. Были и такие, кто, опасаясь разделить судьбу своих недавних сослуживцев, "разоблаченных" как "враги народа" и арестованных,
70
стали писать доносы друг на друга в партком и руководству управления.
"Диментман и Лиходзеевский толкнули аппарат на применение незаконных методов следствия — это избиение сотрудников не фи­зически, — показывал бывший сотрудник ПОУ НКВД Мочалов на очной ставке с Лиходзеевским 1 сентября 1939 г., — морально, и насаждение в них недоверия друг к другу. Диментман и Лиходзеев­ский добились такого положения, когда сотрудники стали бояться друг друга и перестали даже разговаривать. Это было достигнуто путем заставления писать каждым друг о друге, что ему известно. Такая писанина друг на друга при одновременном сопровождении арестов сотрудников привела к панике... 3 управлении работники не так боялись Диментмана, как боялись Лиходзеевского... Помню такой факт. Лиходзеевский вызвал меня к себе в кабинет и заявил: "Ты должен написать заявление или рапорт об известных тебе вра­гах из числа работников управления. Ты понимаешь, что если не будешь писать, то значит не хочешь бороться с врагами". Точно такой же разговор он проводил с каждым вызываемым к себе со­трудником"6.
23 сентября 1937 г. был арестован начальник 11-го отдела Н.В. Колобанов. Допросы вели Вернер и Заброцкий. Несмотря на наси­лие с их стороны, Колобанов длительное время не давал показа­ний. Практически одновременно с ним был арестован сотрудник УГБ И.В. Смирнов. Он также держался. На него надевали наруч­ники и использовали другие незаконные методы следствия. Только 9 ноября он "дал" собственноручные показания на Колобанова, Зверева, Котельникова и других сотрудников управления как на участников правотроцкистской организации в НКВД. Не выдер­жав пыток, Смирнов покончил с собой в камере7. Чуть позже бы­ли арестованы не только руководители, но и рядовые сотрудники.
Необходимо отметить, что ключевой фигурой в организации и проведении репрессий среди сотрудников УГБ являлся И. Лиход­зеевский. Остановимся на нем несколько подробнее. Несмотря на незначительную должность начальника китайского отделения (только в течение трех месяцев он занимал должность начальника 3-го (коитрразведывательного) отдела областного управления), он
71
являлся неофициальным заместителем Димеитмаиа и осуществлял надзор за работой сотрудников, контролировал ход следствия над арестованными чекистами. Лиходзеевский лично принимал уча­стие в их допросах, силой выбивая признания о якобы совершен­ных против советской власти преступлениях. Он же присутствовал на их расстреле.
У него была обычная биография. Родился в 1906 г. в семье бедного белоруса. Работал чернорабочим, затем чертежником на предприятиях страны. Осенью 1928 г. призван на службу в погран­войска СССР. Занимал гам различные должности. В 1932 г. закон­чил с отличием Высшую пограничную школу ОГПУ в Москве и направлен по распоряжению полномочного представителя ОГПУ СССР по Дальневосточному краю в 62-й владивостокский погра-иотряд. Занимал там ряд руководящих должностей. В 1937 г. включен в следственную бригаду НКВД СССР на Дальнем Восто­ке. В августе был назначен в Приморское областное управление оперативным секретарем, где принимал активное участие в репрес­сиях чекистов, руководил так называемыми "китайскими опера­циями" и рядом других. В марте 1938 г. переведен из погранвойск в органы госбезопасности. В апреле назначен начальником третьего отдела управления. За время работы в Приморье использовал сам и требовал от подчиненных использования в отношении аресто­ванных незаконных методов ведения следствия.
В аппарате УГБ областного управления Лиходзеевским сразу же после его приезда во Владивосток стала постоянно культивиро­ваться обстановка страха и репрессий среди сотрудников, вынуж­давшая их избивать арестованных, фальсифицировать материалы допросов. На неугодных, отказывающихся выполнять его указа­ния, Лиходзеевский составлял так называемый "альбом" — тет­радь, куда входили заявления, рапорты, справки, доносы, другие документы на сотрудников, подлежащих, по мере накопления "компроматериалов", аресту. Таких "альбомов" было составлено несколько в двух экземплярах. Все они одобрялись Диментманом и затем отправлялись в Хабаровск для утверждения. После чего Ли­ходзеевский производил аресты среди сотрудников облуправления. Начальник управления и его заместитель — Чугупов — однозпач­
72
но считали, что Лиходзеевский делает очень нужное дело, разо­блачая врагов среди чекистов. Все арестованные сотрудники УГБ числились за Лиходзеевским8.
До конца 1937 г. были арестованы начальник 3-го (контрразведывательного) отдела (до этого начальник экономиче­ского отдела) Д.А. Варенберг, начальники отделений 3-го отдела К.К. Усик, Ф.Л. Маринчук, A.M. Чепкой, начальник Артемовско-го горотдела Г.П. Малышев, а также ряд других оперработников аппарата УГБ ПОУ НКВД. Всех указанных лиц также обвинили в том, что они состояли в контрреволюционной правотроцкистской организации, которую якобы создал и возглавлял в областном управлении НКВД Я.С. Визель. В ноябре 1937 г., опасаясь ареста, застрелился преемник Варенберга на посту начальника 3-го отдела УГБ М.М. Гриншпун.
В результате грубого нарушения законности от большинства арестованных сотрудников, в том числе от Кондратьева и Варен­берга, были получены признательные показания о том, что они будто бы состояли в указанной выше контрреволюционной орга­низации и занимались вредительской деятельностью в оператив­ной работе. В своих "признательных" показаниях арестованные сотрудники называли как участников контрреволюционной орга­низации многих других работников управления и других учрежде­ний, с которыми им приходилось общаться по службе или в быту до ареста.
Показательным является "дело" секретаря-машинистки 3-го отдела УГБ ПОУ НКВД Енафы Андреевны Воиновой. Она была арестована в октябре 1937 г. Постановление об избрании меры пресечения и предъявления ей обвинения писал лично Лиходзеев­ский. В обвинении говорилось, что Воинова, работая в органах НКВД, была "связана с врагами народа Смоллер, Варенбергом, Чепкой, скрывала о репрессировании ее мужа за шпионаж, под­держивала тесную связь с лицами, связанными с иностранцами, подрывала авторитет органов НКВД, проводила контрреволюци­онную агитацию, подрывала порученную ей оперработу"9.
На самом же деле вся вина Воиновой, как выяснилось позже, заключалась в том, что она просто не понравилась Лиходзеевско­
73
му и он поспешил занести ее фамилию в "альбом" на арест. Уже после ареста Воиновой и фабрикации ее "признательных" показа­ний Лиходзеевский по указанию Димептмана сфальсифицировал протокол допроса и подпись Воиновой под ним. В данном прото­коле она "признавалась", что в террористической деятельности хо­тела отравить ядом, подмешенным в чай, Димептмана и других руководящих работников УНКВД Приморской области10. В ар­хивно-уголовном деле Воиновой нет ни одного доказательства се вины.
По настоянию Лиходзеевского Воинова была приговорена к расстрелу. 26 февраля 1938 г., согласно распоряжению начальника УНКВД по ДВК Г.Люшкова за N 25135 от того же числа, приго­вор был приведен в исполнение. Перед расстрелом Лиходзеевский приказал коменданту управления вывести подсудимую из внут­ренней тюрьмы через запасной выход во двор п зажать ей рот, чтобы она не смогла ничего рассказать кому-либо перед казнью о лживом обвинении в отравлении. Об этом он сам показал в ходе одного из допросов.
К концу 1937 года волна арестов несколько спала. В тюрьме оказалось более 20 чекистов (точную цифру установить не пред­ставляется возможным из-за отсутствия полной информации).
К арестованным применяли активные физические меры воз­действия. Особую жестокость следователи проявляли при допро­сах бывших сотрудников госбезопасности, потому что считали их предателями. Такир, например, допросы вели: Краузе — Гохберг, Маринчука и Штамма — Мочалов, Колобаиова — Заброцкий, Баллода — Бугаев, Точилкина — Коцупало и т.д.11 Они вели бес­прерывный допрос и избивали свои жертвы, а затем корректиро­вали протоколы допросов, искажали в них смысл показаний, не­редко дописывали в протоколы факты, о которых арестованные не говорили. В частности, Диментман дал указание не выпускать Штамма и Маринчука из кабинета до тех пор, пока не дадут пока­заний. И их не выпускали двое суток подряд. От арестованных че­кистов необходимы были "изобличающие" показания о причаст­ности их к правотроцкистской организации.
74
Физические методы воздействия на арестованных были прак­тикой повседневной работы практически всех без исключения со­трудников УГБ НКВД. Так, на суде бывший сотрудник областного управления И.Н. Силаев показывал следующее: "25 ноября 1937 года я прибыл во Владивосток в Управление НКВД. Меня напра­вили к начальнику отделения Федакову, и с первых дней я увидел кулачный бой. Работу органов НКВД я совершенно не знал. Пер­вые 5 месяцев я не допрашивал арестованных, а только поддежу-ривал. Работал я у многих начальников. Меня все переводили из отделения в отделение. Мне говорили, что к арестованным нужно применять меры физического воздействия... Я применял меры фи­зического воздействия по приказанию начальства"12.
Приговоры над бывшими сотрудниками приводили в испол­нение в одном из специально подготовленных для расстрелов по­мещений гаража во дворе областного управления. При исполнении приговора над ними присутствовали Диментман, Лиходзеевский. В ночь с 12 на 13 февраля 1938 г. была расстреляна группа из 11 бывших чекистов, среди которых оказались И.М. Афанасьев (бывший чекист, а на момент ареста сотрудник Севвостоклага), Л.Ф. Свиньипа, К.К. Усик, Е.Я. Штамм, A.M. Чепкой, Н.Н. Югай, П.П. Шарыгин, Ф.Л. Маринчук, Л.П. Енданов (Мао Шао Чен), А.А. Морозов, М.А. Краузе. Все они были казнены без суда и только на основании телеграфного распоряжения наркома внут­ренних дел Ежова N 268 от 2 февраля 1938 г., продублированного распоряжением начальника УНКВД по ДВК Люшкова № 1824 от 10 февраля 1938 г.13
В этом же месяце в Хабаровске по постановлению выездной сессии Военной Коллегией Верховного Суда СССР во главе с див-военюристом Никитченко на основании сфальсифицированных обвинений, к примеру, были расстреляны 39 чекистов14.
В марте 1938 г. 3-м отделом УНКВД по ДВК был арестован начальник иностранного отдела областного управления Л.В. По­пов. На него в январе — феврале того же года были даны показа­ния Кондратьевым, Варенбергом и Новицким. Все они показали, что Попов состоял в правотроцкистской шпионской организации в органах НКВД Дальнего Востока. Арестованный дал на себя
75
"изобличающие" показания, по в июне от них оказался, заявив, что они получены под физическим воздействием следователя Рысенко. Военный трибунал войск НКВД Хабаровского округа 2 декабря 1939 г. направил дело Попова на доследование.
Одновременно с Поповым был арестован ПОУ НКВД Г.М. Возняковский, заместитель начальника особого отдела отдельного железнодорожного корпуса во Владивостоке. С 3 марта по 19 мая он просто просидел в камере тюрьмы, но с 19 по 28 мая был под­вергнут интенсивным допросам. По указанию Мочалова следова­тель И. Хренов выбивал у него показания на других чекистов, по заранее составленному списку, как участников контрреволюцион­ной организации. Возняковский под пытками дал "компромат" на начальника 11-го отдела Ф.Ф. Вернера, оперуполномоченного это­го же отдела Смирнова, оперуполномоченного особого отдела ТОФ Алферова, а также на ряд других сотрудников особого отде­ла железнодорожного корпуса15. В показаниях они проходили как участники заговора в органах НКВД области.
В это же практически время были подвергнуты аресту еще двое сотрудников управления — Е.Г. Карант и Балл од.
7 мая был арестован сотрудник УГБ И.Н. Климов, а 9 мая — начальник 4-го отдела управления Е.А. Курбалов. 17 мая 1938 г. по указанию УНКВД по ДВК Лиходзеевским был арестован сотруд­ник иностранного отделения УГБ П.М. Альтшуллер. Его обвини­ли в шпионаже и участии в правотроцкистской организации, суще­ствовавшей в органах НКВД Дальнего Востока.
Следователи торопились получить признания от обвиняемых, имея телеграфное указание УНКВД по ДВК об окончании к 15 мая 1938 г. всех следственных дел на арестованных в марте — мае че­кистов16, но в отпущенный срок не укладывались. От арестован­ных добивались показаний об участии в заговоре других своих коллег.
Для чего это было необходимо? Лиходзеевский составлял но­вый "альбом" справок на арест сотрудников госбезопасности для представления заместителю наркома внутренних дел СССР М. Фриновскому. Готовилась новая большая операция по чекистам областного управления. Планировалось арестовать 25 человек. В
76
конце июня 3 справки на сотрудников управления из "альбома" были отосланы на утверждение арестов в Хабаровск, среди них была справка на Мочалова.
В июле 1938 г. на смену сбежавшему к японцам в Маньчжу­рию Г.С. Люшкову в Хабаровск на должность начальника УНКВД по ДВК был назначен майор госбезопасности Г.Ф. Горбач. В это же время в Москве также произошли кадровые назначения. В авгу­сте 1938 г. первым заместителем Ежова был назначен Л.П. Берия. Это назначение сыграло свою роль в очередной "чистке" чекист­ского аппарата и в ПОУ НКВД.
В июле 1938 г. на Дальний Восток прибыл с бригадой замести­тель наркома внутренних дел СССР, комкор М. Фриновский. Цель его визита сюда — решительная борьба с контрреволюционным, социально чуждым элементом в органах НКВД ДВК. Начался но­вый виток репрессий. 23 июля на оперативном совещании сотруд­ников УГБ и УРКМ ПОУ во Владивостоке комкор выразил недо­вольство работой аппарата облуправления по вскрытию агентур иностранных разведок в Приморской области, разоблачению троцкистских центров, при этом подчеркнув, что товарищ Сталин не знает, чей Владивосток: советский или нет. Кроме того он зая­вил: "Прежде всего ищите заговорщиков среди самих себя"17.
На этом же совещании от руководства ПОУ НКВД был от­странен, а затем и арестован Диментман за недостаточную борьбу с врагами народа. Позже ему было предъявлено обвинение в уча­стии в антисоветском заговоре, подрывной и шпионской работе в органах НКВД, в незаконных методах ведения следствия. В ходе следствия он свою принадлежность к антисоветской организации отрицал, однако признал себя виновным в проведении массовых необоснованных арестов граждан и фальсификации следственных дел18.
Практически сразу же после взятия Диментмана последовали аресты и среди сотрудников УГБ управления, но несколько вразрез со списком, представленным Лиходзеевским. 25 июля были аре­стованы он сам и ряд других сотрудников. Лиходзеевского отпра­вили для допросов в Хабаровск. Его арестовали как участника контрреволюционного заговора в областном управлении НКВД,
77
"ставившего своей целью предательство в оперативной работе и шпионаж в пользу одного из иностранных государств". Кроме то­го, в вину ему были поставлены избиение чекистов и партийно-советских работников, а также фальсификация следственных дел и незаконные методы ведения следствия19. В ходе допросов в Хаба­ровске и во Владивостоке на протяжении 1938—1940 гг., пока шло следствие, он испытал те же методы и средства физического воз­действия, которые широко использовал на других.
Необходимо отметить, что после ареста Лиходзсевского ос­новная масса сотрудников Приморского областного управления вздохнула с большим облегчением. Новым начальником управле­ния был назначен майор госбезопасности В.Ф. Дементьев. Он стал проводить работу по вскрытию заговора в органах НКВД облас­ти. Репрессии обрушились на тех, кто сам принимал активное уча­стие в проведении репрессий. Не обошли они и самого Дементьева: вскоре он также был арестован как заговорщик.
17 ноября 1938 г. было принято закрытое постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "Об арестах, прокурорском надзоре и веде­нии следствия", которое запрещало органам НКВД и прокуратуры производить какие-либо массовые операции по арестам и выселе­нию граждан. С приходом к руководству НКВД СССР Л.П. Берия была создана видимость соблюдения законности в стране. Начался процесс пересмотра некоторых сфальсифицированных дел. Мно­гие арестованные, дела па которых остались к тому времени неза­конченными или же были сфальсифицированы, были освобожде­ны, в том числе и чекисты. Среди немногих освобожденных за от­сутствием состава преступления в 1939 г. оказались М.П. Альт-шуллер, Г.Я. Возняковский, И.Н. Климов, Л.В. Попов, Н.В. Коло­банов.
В отношении же тех, кто допускал массовые незаконные мето­ды ведения следствия, нарушения соцзаконности, были приняты соответствующие меры: часть их была отдана под трибунал или суд, другая — уволена из органов НКВД. Расплата коснулась мно­гих сотрудников, допустивших беззакония в 1937-1938 гг. Так, в июле 1940 г. были расстреляны Н.М. Мочалов и Е.П. Хренов. 4 октября 1940 г., на основании приговора военного трибунала
78
войск НКВД Приморского округа от 2-5 июля 1940 г., утвержден­ного распоряжением председателя Военной Коллегии Верховного Суда СССР армвоенюриста Ульриха, во Владивостоке был рас­стрелян И.А. Лиходзеевский. 27 марта 1940 г. военный трибунал войск НКВД СССР Приморского округа приговорил бывшего на­чальника 4-го отдела ПОУ НКВД, младшего лейтенанта госбезо­пасности К.И. Шеремета к 10 годам исправительно-трудовых ла­герей. 2 ноября того же года такой же приговор получил началь­ник отделения 3-го отдела Н.Д. Дегтярев. В июне 1941 г. по приго­вору Военной Коллегии Верховного Суда СССР был расстрелян М.И. Диментман. Уволены из органов В.В. Абрамов, В.И. Белов и ряд других.
Анализ архивно-уголовных дел на бывших сотрудников УГБ ПОУ НКВД, применявших незаконные методы ведения следствия, даст вполне определенную, правда, далеко не полную статистику. Гак, из более 70 человек, допускавших беззакония в 1937-1938 гг., было, например, расстреляно 5 человек, а различным наказаниям — срокам в исправительно-трудовых лагерях — подвергнуто око­ло 30 человек, не считая уволенных за дискредитацию звания чеки­ста.
Все репрессированные в 1937—1940 гг. чекисты происходили из рабочих или крестьянских семей, имели преимущественно низ­шее или за редким исключением среднее образование. Это были люди, чей средний возраст на момент ареста составлял от 30 до 37 лет. Срок работы их в органах госбезопасности колебался от 1 го­да до 10 и более лет.
Все сотрудники УГБ ПОУ НКВД являлись либо членами ВКП(б), либо членами ВЛКСМ. После арестов все они исключа­лись из рядов партии и комсомола как "враги народа". Это отно­сится и к тем сотрудникам, которые допускали незаконные методы ведения следствия и были позже приговорены к расстрелу или осуждены к различным срокам наказания. По национальному со­ставу это были преимущественно русские, украинцы и евреи.
Если брать во внимание среднесписочную численность аппа­рата УГБ ПОУ НКВД и подведомственных ему городских и рай­онных отделов, а также входящих в оперативное его подчинение
79
соответствующих армейских и флотских особых отделов, которая составляла на 1 января 1938 г. около 160 человек20, то выявляется следующая картина. В 1937-1939 гг. фактически было репрессиро­вано 66 сотрудников госбезопасности, из них 35 — за проведение незаконных методов ведения следствия и фальсифицирование дел. В эти же годы аппарат УГБ ПОУ НКВД потерял в ходе репрессий половину своего оперативного состава. Кроме этого, почти каж­дый второй сотрудник использовал незаконные методы ведения следствия.
Под влияние таких людей, как Диментман, Лиходзеевский, Мочалов, Хренов и ряда других, допускавших нарушения закон­ности, попало немало честных чекистов. На наш взгляд, они руко­водствовались в своей работе не только указаниями своих началь­ников, основополагающими документами — директивами и ука­заниями НКВД СССР и УНКВД по ДВК, постановлениями ЦК ВКП(б), но и страхом перед пытками и боязнью самим быть аре­стованными. Были и такие, которыми двигало лишь желание вы­служиться. Вот что писал в аппеляции в управление кадров ЦК ВКП(б) бывший начальник Ольгинского райотдела НКВД И.И. Гамзин, допускавший нарушения законности во время массовых репрессий: "Но спрашивается: в силах ли я был предотвратить на­пор уже внедренных ранее методов ведения следствия, когда каж­дый работник руководствовался общей ситуацией рассматривать в каждом арестованном, по большим и малым материалам, врага народа и когда каждый работник имел общую установку — с аре­стованными врагами разговаривать по-вражески, тем более, когда за послабление к внедренным уже методам ведения следствия рас­сматривали как примеренца к врагам народа, а по отношению себя — я имел на этот счет уже предупреждение от Дементьева в 1938 году, который меня в прямой форме обвинил во вражеской дея­тельности в связи со слабым ходом следствия и связях с врагами народа"21.
На основании анализа документов и архивно-уголовных дел на репрессированных чекистов можно выделить следующую хро­нологию в проведении репрессий среди оперативного и вспомога­тельного состава УГБ УНКВД в Приморье:
80
— август 1937 г. - май 1938 г. — репрессиям подвергаются со­трудники аппарата, пришедшие в органы ОГПУ-НКВД в 20-е — первую половину 30-х гг.;
— июль 1938 г. - апрель 1939 г. — "за перегибы" террора про­тив населения репрессируются чекисты, допустившие это, и после идет дальнейшая чистка, по указанию Берия, кадров Ежова.
Сводных общих официальных данных о количестве сотрудни­ков госбезопасности, репрессированных в указанные периоды, нет. Поэтому привести точные, выверенные цифры не представляется возможным из-за разрозненности и отрывочности имеющейся ин­формации.
Массовые незаконные репрессии второй половины 30-х годов привели к ослаблению контрразведывательной и разведыватель­ной деятельности ПОУ НКВД.
В середине 50-х годов начался процесс реабилитации незакон­но репрессированных в 30-е гг. сотрудников госбезопасности При­морья. Произведенным в 1955-1957 гг. дополнительным расследо­ванием по архивно-уголовным делам Усика, Шарыгина, Штамм, Новицкого, Варенберга, Кондратьева и других установлено, что в действительности никакой контрреволюционной организации в Приморском областном управлении НКВД не было, а все аресто­ванные по обвинению в принадлежности к этой организации лица являлись опытными оперработниками и ничего контрреволюци­онного в своей служебной деятельности не совершали. Эти лица на следствии под воздействием физических мер дали иа себя и на дру­гих заведомо ложные показания и таким образом оговорили себя и своих товарищей. Все они посмертно были реабилитированы.
1 Папчинский А.А. Репрессии в органах НКВД в середине 30-х годов // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С.284.
2 Бобренев В.А., Рязанцев В.Б. Палачи и жертвы. - М.: Воениздат, 1993; Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991.
3 Автор выражает признательность сотрудникам ОРАФ УФСБ РФ по Приморскому краю за предоставленные для данной публикации материалы из архивно-уголовных дел и информацию о репрессиях среди чекистов Приморья в 30-е гг.
81
4 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Мочалова М.И. Т. II. Л. 233-234.
5 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Лиходзеевского И.А. Т. II. Л. 199.
6 Там же. Т. II. Л. 6.
7 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Вернера Ф.Ф. Т. 1. Л. 154.
8 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Лиходзеевского И.А. Т. Н. Л. 226.
9 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Воиновой Е.А. Л. 1.
10 Архив УФСБ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по об­винению Лиходзеевского И.А. Т. 1.Л. 51, Т.П. Л. 95.
"Там же. Т. II. Л. 14.
12 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Вишневского В.Н. Т. I. Л. 4.
13 Архив УФСБ РФ но Приморскому краю. Архивно-уголовное дело но обвинению Лиходзеевского И.А. Т. IV. Л. 11.
14 Николаев С. Выстрелы в спину // Дальний Восток. 1991. N 3. С. 134.
15 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Лиходзеевского И.А. Т. IV. Л. 384.
^ Там же. Т. II. Л. 211.
17 Там же. Л. 120.
18 Архив УФСБ РФ по Омской области. Архивно-уголовное дело по обвинению Диментмана М.И. Т. II. Л. 190.
19 Архив УФСБ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по об­винению Лиходзеевского И.А. Т. I. Л. 3-4.
20 Количество подсчитано автором на основании архивных материалов УФСБ РФ по Приморскому краю.
21 Архив УФСБ РФ по Приморскому краю. Архивно-уголовное дело по обвинению Гамзина И.И. Т. III. Л. 18.
82
В. Г. Макаренко, к. и. н.
Владивосток
ПРИМЕНЕНИЕ НЕЗАКОННЫХ МЕТОДОВ ВЕДЕНИЯ СЛЕДСТВИЯ ОРГАНАМИ НКВД В ПРИМОРСКОЙ ОБЛАСТИ В 30-е гг.
Исторический опыт России с древнейших времен до наших дней убедительно свидетельствует о том, что насилие являлось од­ним из основных средств для проведения государственных рефорхМ в целях укрепления государственной мощи страны. Считалось, что террор и репрессии — наиболее эффективный инструмент для дос­тижения поставленных глобальных целей. Так, А.И. Герцен отме­чал: "Террор (90-х годов XIX в. — Авт.) имел в себе наивную чис­тоту неведения, безусловную веру в работу и успех"1.
В годы первой русской революции В.И. Ленин считал, что "великие вопросы в жизни народов решаются только силой"2шв1Ис-пользование чрезвычайных методов борьбы с классовыми врагами" высоко ^OIJj^ революционною над мсны^
Практически все лидеры большевиков полагали, что во имя строительства нового социалистического общества необходимо огранидеш^^^ не    только    для    эксплуа^аторовГ*^^
"н^ себя, ^^^^ЩШ1^ Щ
отвергали репресейй'калс средство преобразования^cTjpajbibr.45<Так, уШ'С*Т922'г'. в России широко" стала применяться ссылка как адми­нистративная мера борьбы с инакомыслящими5.
В январе 1924 г. началось срастание функций партийных и го­сударственных органов, складывание союза центральных органов партии с ОГПУ6.
Постепенно И.В. Сталин начал превращать партию в своеоб­разную касту — "орден меченосцев", а ОГПУ (с 1934 г. — НКВД) — в ударный отряд этого ордена7.
83
Неограниченные полномочия органов ОГПУ-НКВД стреми­лись подкрепить теоретически на государственном и партийном уровнях. Так, в 1927 г. Н.В. Крыленко, разрабатывая проект ново­го Уголовного кодекса РСФСР, фактически повторил идеи право­судия, характерные для периода военного коммунизма: право и го­сударство — это орудия насилия в руках господствующего класса; новый кодекс должен дать в руки партии и органов государствен­ной власти реальную возможность управлять судами как органами репрессий; все, что мешает быстроте репрессий, должно быть уст­ранено (защита, прения сторон, кассационный принцип и т.п.); предлагал судам усилить репрессивные меры за те или иные виды преступлений; контрреволюционные преступления объявил дея­ниями, которые сознательно и объективно подрывают социали­стическое строительство (подчеркнуто мною. — Авт.). Официаль­но эти идеи Н.В. Крыленко не были приняты, по были реализова­ны в практике чрезвычайного законодательства, внесудебных ор­ганов и органов юстиции8, тем более что внесудебный порядок рассмотрения некоторых дел практически применялся в СССР с 1926 г.9
Несколько позже А.Я. Вышинским была разработана и полу­чила поддержку властных структур теория признания обвиняемых как "царицы доказательств". Это значительно упростило ведение следственного процесса — достаточно добиться признания под­следственного, и не требуется вещественных доказательств и т.п.; тем самым отвергался принцип презумпции невиновности, откры­вался путь к злоупотреблениям и чрезвычайщине. Так, в 1928 г. во время хлебного кризиса в стране и проведения принудительных хлебозаготовок в Сибири Сталиным были применены "чрезвычайные меры" как единственно эффективный и оправдан­ный метод, который с большим трудом после многодневных дис­куссий был принят в ЦК ВКП(б).
В это же время Сталиным была высказана мысль об усилении классовой борьбы в ходе социалистического строительства в стра­не. Объективных предпосылок для выдвижения данного тезиса не было, однако он являлся своеобразным сигналом к созданию по­добной ситуации (подчеркнуто мною. — Авт.). Тогда же, в конце
84
20-х годов, фактически получило путевку в жизнь высказывание Сталина о правомерности применения мер физического воздейст­вия к "врагам социализма".
В конце 20-х — начале 30-х годов при проведении коллективи­зации и раскулачивания наряду с внеэкономическими методами принуждения властями применялись "чрезвычайные меры" в са­мом широком смысле этого слова и методы физического воздейст­вия, освященные на самом высоком партийно-государственном уровне...
"Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти...", — писал М.А. Шолохов И.В. Сталину в апреле 1933 г., наблюдая ход хлебо­заготовок в станице Вешенской. При невыполнении контрольных цифр сдачи хлеба или уплаты налога семьи колхозников или еди­ноличников зимой выселялись из дома, пускать их погреться одно­сельчанам запрещалось; распродавали имущество, порой за бесце­нок; избивали", сажали в "холодную"; обливали ноги и одежду ке­росином и поджигали ("Где яма с зерном? Опять подожгу..."); че­ловека до половины зарывали в яму и продолжали допрос; садили па раскаленную лежанку, обливали водой и выводили на мороз; заставляли пить в больших количествах воду, смешанную с салом; имитировали расстрел; ставили на колени; женщин понуждали к сожительству; ставили босыми ногами на раскаленную плиту; вы­водили босых на мороз... "...Технические средства применялись богатые, — писал Шолохов, — и с большим изощрением... При­меры можно продолжать бесконечно... И это узаконенный метод хлебозаготовок..." Установки на применение этих мер исполните­ли получали от уполномоченных крайкома ВКП(б)10.
С конца 20-х годов все чаще ответом правительства на нарас­тающие экономические проблемы в стране становились аресты, ссылки, развивались шпионаж и политический сыск11.
В 1930 г. началось существенное расширение лагерей, от кото­рых государство получало значительную выгоду: при минималь­ных затратах заключенные валили лес, добывали золото, руду, строили дороги12. К 1935 г. сектор принудительного труда в СССР охватывал 2 млн чел., т.е. достигал численности трудоспособного населения средней европейской страны13. Таким образом вопло­
85
щался в жизнь тезис В.И. Ленина "Коммунизм мы должны строить руками врагов"14.
Усиление репрессий в стране началось после убийства в Ле­нинграде секретаря ЦК ВКП(б) СМ. Кирова 1 декабря 1934 г.
После завершения работы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г., на котором выступил И.В. Сталин с требова­ниями повышения бдительности, необходимости разоблачения вредителей и других двурушников, в стране активизировалась борьба с "врагами народа". В газетах появились материалы о ра­зоблаченных контрреволюционных, шпионских и вредительских организациях, признательные показания "врагов".
Как предполагал арестованный и приговоренный к смертной казни Н.И. Бухарин, у партии "...есть смелая политическая идея генеральной чистки" в связи с предвоенным временем. Эта чистка захватывает виновных, подозрительных и потенциальных подоз­рительных. "Я сам помогаю лишаться ряда людей.., т.е. делаю за­ведомое зло! Тогда это ничем не оправдано"15.
К 1937 г. численность арестованных и осужденных стала пока­зателем хорошей работы органов НКВД16.
Неофициальным принципом их деятельности стало не выявле­ние истины, а получение признательных показаний любой ценой, тем более что сверху спускались контрольные цифры предпола­гаемых "врагов народа", которых необходимо обезвредить. Со­гласно совершенно секретных директив ЦК ВКП(б) во второй по­ловине 30-х годов, целый ряд категорий советских граждан подле-жал уничтожению (выделено мною. — Авт.)17. Органы НКВД стремились не только выполнить контрольные цифры (план) ре­прессий, но и перевыполнить их, используя всевозможные методы ведения следственных дел.
"Применение физических методов воздействия при допросах заключенных началось при Ежове, который лично подавал пример следователям. Узаконилось это и широко стало применяться при Берии...", — рассказывал в 1957 г. бывший зам. начальника Ле­фортовской тюрьмы Харьковец18.
Для ложного самооговора арестованных и необоснованного обвинения других лиц следственными органами НКВД широко
86
использовались истязания... "Истязания — основная причина, по­чему заключенные давали ложные (признательные. — Авт.) пока­зания", — отмечал зам. наркома НКВД Фриновский, арестован­ный в 1939 г."
О том, что арестованных избивают в застенках НКВД, знали высшие партийные инстанции в лице В.М. Молотова, К.Е. Воро­шилова, представляется, что и Сталина, однако не предпринима­лось никаких мер для предотвращения этого20.
Централизованно регулировалась и направленность репрессий. Так, в 1938 г. Н.И. Ежов дал прямые директивы начальнику УНКВД Московской области Радзивилевскому о необходимости раскрытия антисоветского подполья среди латышей, отметив при этом, что "не надо стесняться отсутствием конкретных материа­лов, а следует наметить несколько латышей из числа членов ВКП(б) и выбить (выделено мною. — Авт.) из них необходимые показания.... С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рас­сматриваться альбомным порядком. Надо доказать (выделено мною. — Авт.), что латыши, поляки и другие, состоящие в ВКП(б), — шпионы и диверсанты". В результате все показания об антисо­ветской деятельности "националистов" были получены путем ис­тязаний, широко применявшихся как в центральном, так и в пери­ферийном аппаратах НКВД21.
Аналогичная следственная практика органов НКВД применя­лась и на Дальнем Востоке. Так, установка о необходимости "раскручивания" дела о "Пятой колонне" была получена следова-гелямот зам. начальника УНКВД по ДВК майора „Кагана: ,"Во Владиво^оке дШбкна быть "Пятая ко­лонна!". Незамедлительно приступив к выполнению приказа, сле­дователь Мочалов только за одну ночь получил необходимые по­казания на допросах начальника уголовного розыска Земцовского и советских граждан, прибывших с Китайско-Восточной железной дороги и арестованных по подозрению в шпионаже.
Начальник 3-го отделения Приморского областного управле- / ния НКВД И.А. Лиходзеевский признавался в 1939 г., буд^щ* сам арестованным: "...китайскую проститутку и наркоманк/'ОКук4я , допрашивал под наркозом, давал ей во время допроса оТттгГ.ТВ
87
итоге ею были подписаны протоколы о наличии во Владивостоке заговорщицкой организации "Пятая колонна". Полученные таким методом материалы стали основанием для арестов и расстрелов некоторых рабочих и китайцев-огородников".
В ряде случаев следователи Приморского областного НКВД получали директивы от руководства о "нужном" в данный момент направлении разработки следственных дел. Так, с прибытием в СССР "кэвэжэдинцев" рекомендовалось больше разрабатывать дел о "Пятой колонне" и шпионаже, а показания "троцкистов" не фиксировать. Не выдерживая физических методов воздействия, которые активно применяли на допросах следственные работдаки §Й8ШШМйШШ^ Мочалов, Виленский, Даренбщ,«Ли-
ходзеевский, Хренов, многие подследственные оговаривали себя и других, совершенно невинных людей.
За каждым следователем НКВД были закреплены определен­ные отрасли народного хозяйства, которые ему было предписано курировать на предмет выявления потенциальных врагов народа. Так, следователь Приморского областного УНКВД Виленский, за­нимавшийся разработкой дел по заговорам в рыбной промышлен­ности и госторговле, раскрыл "шпионскую организацию торговых работников", применяя активные методы допроса к председателю закрытого кооператива НКВД Мышлеиникову, завмагазипами Дешенкову, Силкину, экономисту Григорьеву, завстоловой Белки­ну, председателю торгово-производственной конторы Черкасову. В это же время начальник 3-го отделения Лиходзеевский требовал от Виленского шире развернуть следственное дело по "Рыбе", по­стоянно спрашивая: "Почему нет репрессий в отношении руково­дящего состава?". И хотя материалов для ареста "рыбников" было явно недостаточно, в некоторых случаях они вообще отсутствова­ли или проходили по показаниям одного подследственного, Ли­ходзеевский требовал ареста других. Вследствие такого давления Виленским оперативно были организованы передопросы ранее арестованных "рыбников". В результате были сфабрикованы по­казания на земестителя начальника Главрыбы Серебрякова, его заместителя Захарова; не выдержав методов допроса, "заговорщик" Лапшин оговорил начальника производственного
88
треста "Рыбак" Пушкина и группу коммунистов и комсомольцев из состава администрации треста.
Проведенные на основании выбитых показаний аресты сорва­ли выполнение плана рыбной путины 1938 г. Многочисленные аресты работников рыбной промышленности привели к тому, что специалисты стали отказываться от назначения на Дальний Вос­ток, а уже работающие в регионе — срочно уезжать.
В 1937—1938 гг. репрессии охватили почти все производствен­ные структуры народнохозяйственного комплекса Дальнего Вос­тока. Так, летом 1938 г. из-за отсутствия фильтрующих глин в сис­теме водопровода в г. Хабаровске вспыхнула холера. Согласно по­лученных свыше указаний в Хабаровск был передан весь запас глин с Седанкинского водохранилища, однако его директор Каба-ев был арестован органами НКВД по обвинению во вредительстве и подготовке диверсии на случай войны.
Жестокие следственные методы применялись к представителям "желтой опасности" — корейцам и китайцам. Так, не выдержав методов следствия, в период с октября 1937 г. по июнь 1938 г., в бытность Лиходзеевского начальником "китайского" отделения, на допросах погибли 133 китайца, подозреваемых в шпионаже.
Наиболее распространенными методами следственных орга­нов НКВД для получения нужных показаний были избиения, при­менение наручников, многодневная "стойка" на допросах (до 20 суток), так называемый "конвейер"; вымораживание подследст­венного (зимой держали несколько суток в легкой одежде в неота­пливаемом помещении при открытом окне) и другие.
В декабре 1937 г. по указанию, естественно, негласному, на-* чальника Дшшш^тдкекого управления НКВД капитана госбезо-ш пасности Диметмана под руководством начальника 3-го отделения Лиходзеевского при участии следователей Хренова и Бугаева в здании управления на третьем этаже была организована специаль­ная комната для проведения допросов с использованием "активных методов"; следователи цинично называли ее "комнатой отдыха". К "активным методам" относились пытки электрическим током, нагревание подследственных лампами большого накала, подвешивание на наручниках и вниз головой, насильственное вли­
89
вание мыльной воды, изощренные избиения, умышленные перело­мы костей. Для приглушения криков и стонов на подследственных надевали противогаз. Применялись и инсценировки расстрелов, содержание в "потайнике" — тесной комнате без дневного света и вентиляции (до 80 дней).
В марте 1938 г. во внутренней тюрьме ПО УНКВД производи­лись допросы подследственных после вынесения им приговоров.
Государственный террор не миновал и сельское население. В 1937—1938 гг. в селах Дальнего Востока производились массовые аресты крестьян, имевших неосторожность высказывать публично недовольство по поводу раскулачивания, практики колхозного и советского строительства, государственных займов и налогов и т.п.
Для ареста достаточно было одного-двух донесений секретных сотрудников — осведомителей НКВД, или заявлении охваченных страхом граждан о политической неблагонадежности того или иного колхозника или единоличника.
В ход шли и материалы партийных архивов, собраний о коле­баниях членов ВКП(б) при проведении генеральной линии партии.
Нередко следственные бригады НКВД прибывали в села с за­ранее заготовленными списками на арест конкретных крестьян, ордерами на производство у них обыска и даже политическими характеристиками, составленными на основе агентурных данных, принуждая председателей сельских советов и приглашенных "свидетелей" подписывать компрометирующие невиновных лю­дей данные. Полученные таким образом документы становились впоследствии обвинительными материалами.
Зачастую основным поводом для арестов крестьян было их имущественное положение до октябрьского переворота: количест­во обрабатываемой земли, наличие домов, амбаров, мельниц, ма­газинов, крупного сельхозинвентаря, лошадей, коров, свиней; усу­губляющими вину обстоятельствами являлись использование на­емного труда, постоянного или сезонного, сдача земли в аренду корейскому населению, занятия контрабандой (при открытой до 1925 г. границе и отсутствии товаров в сельских магазинах).
90