Полагаю, я буду морально прав, когда от себя и от имени жертв репрессий, оставшихся в живых, и тех, кто навсегда остался под покровом Колымской вечной мерзлоты, пошлю палачам народа нашу ненависть и презрение, где бы они сейчас не обитали. Нет вам срока давности! Такое нельзя забывать. Об этом должны знать и помнить и нынешнее, и грядущее поколения, чтобы никогда на нашей земле подобное не повторилось.
Пишу эти воспоминания под незабываемым впечатлением того, что видел и пережил сам в то далекое кошмарное лихолетье 1937—1938 г.
Однако было бы несправедливо всех сталинских поклонников отождествлять с вышеуказанной категорией служителей культа. Да, еще есть некоторая часть заблудившихся людей, имеющих ошибочное представление о роли Сталина. Многие из них наши успехи в строительстве социализма и победу в Отечественной войне связывают с его именем, что не соответствует действительности. Подобное представление является следствием долголетнего воспитания, формирования общественного сознания о гениальности и непогрешимости "вождя и учителя всех времен и народов". Над возведением его "на пьедестал величия" трудились легионы журналистов, писателей и представителей всей идеологии — ежечасно, ежедневно, многие годы.
Все наши победы и достижения в прошлом есть исключительная заслуга партии и героического нашего народа.
Прошло уж много лет, но не могу забыть того трагического времени, того кошмара, какой пришлось пережить самому и стать свидетелем печальных судеб многих тысяч безвинных жертв сталинских репрессий.
Я. .офрцео Тихоокеанского военно-морского .фдота» был арестован в^щшвде 19J7 года по провокационному доносу одного карьериста. Фамилия его М.Малахов. Как-то в разговоре в его присутствии я выразил сомнения в виновности тогдашнего нашего высшего военного командования, в частности, таких выдающихся полководцев, как М.Н. Тухачевский, Н.Э. Якир, Н.И. Корк, И.П. Уборевич, В.К. Блюхер, И.С. Умшлша;, И.Ф. Федько, Е.П. Рыбен-ко и многих других. Еще в военном училище (школе), в период
301
проведения маневров Московского военного округа, пас, группу курсантов, в качестве связных прикомандировали к главному штабу командования, где в течение двух недель мне пришлось их всех видеть и выполнять их поручения. В дальнейшем некоторых из них я встречал лично, уже будучи на Дальнем Востоке. В моем сознании не укладывалась мысль, что эти командармы, герои гражданской войны, люди, преданные революции, Родине и ее защищавшие, могли оказаться шпионами, изменниками и врагами народа.
За подобное сомнение я сам стал жертвой беззакония. Рано утром 1 апреля я был задержан и до позднего вечера находился в здании НКВД по ул. 25 Октября г. Владивостока. Вечером этого дня мне предъявили ордер на арест, грубо сорвали военные знаки отличия и под конвоем препроводили во Владивостокскую тюрьму. Месяц в одиночной камере... После допроса перевели в общую камеру, где размещалось около 40 чел. На прогулку не выпускали. В камере страшная* духота, грязь, тяжелый воздух от параши. Ночью по очереди "отдыхали" на цементном полу. Были и нары, но их оккупировали уголовники. Днем не разрешалось лежать. Кормили так: 600 г хлеба и три кружки баланды. Постоянно хотелось есть.
Большинство в камере составляла интеллигенция — инженеры, учителя, военные, врачи, руководители предприятий и организаций, были и рабочие.
Там я познакомился со многими мне подобными. Познакомился и в дальнейшем подружился с одним замечательным человеком — Преображенским Константином Алексеевичем, преподавателем ^ СЩШЖМ^^
верситетаг человеком высокой эрудиции, обаятельным и скром-*нымГ8 камере он читал лекции по истории, чем заслужил наше уважение. Позднее, уже на Колыме, мы с ним были в одной бригаде, и в одной упряжке таскали на себе сани с породой на отвал. Его смерть нас разлучила. Мои попытки найти его семью не увенчались успехом.
На следствие я вызывался дважды. Так, просто для проформы. Затем, по ул. Посьетской, состоялся суд военного трибунала при закрытых дверях в составе трех человек. Я пытался доказать неле
302
пость обвинения. Все доводы оказались напрасными. Опустив глаза, зачитали приговор: 5 лет лишения свободы, 3 года поражения в правах и лишение воинского звания. Весь этот "процесс" занял всего 15-20 минут.
Могу отметить, что мне еще посчастливилось на допросах: я избежал побоев и издевательств вероятно потому, что допрашивал меня следователь, с которым я был знаком до своего ареста будучи на службе с ним в одной воинской части.
Однако пришлось быть свидетелем и очевидцем произвола и беззакония — изуверских пыток, издевательств и вымогательства признаний ложной вины многих допрашиваемых жертв, с которыми мне довелось сидеть в одной камере. Таков был их стиль работы.
Обычно "жертву" вызывали на допрос вечером, а после ночной "обработки", утром, в полусознательном состоянии, избитого, в подтеках и синяках вталкивали обратно в камеру. И так методически повторялось каждую ночь, а бывало и так, что такой человек больше в камеру и не возвращался. Вот так эти садисты выполняли волю "великого кормчего".
В августе 1937 г. решили Владивостокскую тюрьму очистить от нас. На очереди были новые жертвы, а размещать их уже было негде — не позволяли тюремные габариты.
И вот всех нас, 11 старожилов", примерно около 600—700 чел., построили в колонну, и этапом, под конвоем, в сопровождении собачьего лая направили в пересыльный пункт, он же и приемник, который размещался в районе несколько северо-восточнее нынешнего Военно-морского училища. Пересыльный пункт огорожен в несколько ярусов колючей проволокой, вокруг вышки с часовыми, много бараков для мужчин и отдельно два женских. Ночевать в этих бараках было почти невозможно из-за клопов, поэтому, как правило, все ночи коротали во дворе. Август, погода стояла теплая, свежий воздух — благодать после душных и зловонных камер.
В этот приемник ежедневно прибывали сотни и тысячи "врагов народа" со всех концов нашей Родины. Прибывали из тюрем: ленинградские «кресты», из московской "бутырки", из Украины, Белоруссии, Закавказья и многих областей и краев страны.
303
Все эти узники выглядели изможденными, исхудавшими, усталыми физически и морально, как и все мы. Среди этого контингента много было военных, партийных и хозяйственных руководителей, ученых, инженеров, учителей, артистов, рабочих и т.д.
Помню, бывало, когда вечером из пересыльного пункта удалялось начальство, возникали импровизированные "концерты", где выступали поэты, прозаики, профессиональные артисты и др.
В этот период я вместе с К.А. Преображенским познакомился с профессором литературы, москвичом Б.Ю. Эйхепвальдом и с работником Коминтерна профессором Геребахом, а в дальнейшем в лагере вместе работали в забое — на себе в упряжке таскали породу в отвал. Это были высокообразованные, высокой культуры замечательные люди. Несмотря на трудности и кошмарные условия бытия, мы дали себе зарок — выжить во что бы то ни стало и сохранить человеческое достоинство.
Пару слов о жизни на приемном пункте. Все мы, объединенные общей судьбой с неизвестным будущим, не могли безразлично относиться к происходящим событиям, поэтому среди нас постоянно велись беседы, дискуссии, споры. Хотя газет мы пс имели, по все же были осведомлены через прибывающее пополнение и другие источники о массовых репрессиях в стране. Многие из товарищей высказывали мнения о культе Сталина. Да свидетельством тому были и мы сами.
Обычно ежедневно, на площадке, среди батраков стихийно возникал своеобразный обменный рынок. Деньги, если у кого случайно и сохранились, не имели никакой ценности. Главным и единственным эквивалентом всех стоимостей являлась пайка в 600 г черного хлеба. За нее можно было приобрести костюм, пальто, сапоги и др. Чем, конечно, пользовались стражи "порядка".
В октябре 1937 г. закончился наш летний "отдых" на свежем воздухе. Нужно было освобождать приемный пункт доя нового пополнения. Всех нас построили по колоннам, пересчитали несколько раз/Образовалась длинная человеческая лента, которая направилась для погрузки на пароход под названием "Дальстрой", находившийся у причала Первой Речки. Сопровождали
304
"торжественно11 — под усиленным конвоем, с винтовками наперевес и со сворой собак.
Колонна оборванных людей медленно двигалась к причалу. И вот кто-то сказал: "Товарищи, давайте споем!"
Широка моя страна родная, много в ней полей, лесов и рек, я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек...
Запели, сначала конвой не сообразил, но потом быстро нас заставили замолчать, пригрозив собаками и оружием. С прибытием на пароход всех нас погрузили в трюм, никого не оставили на палубе, трюм закрыли брезентом. И курсом на Магадан. В трюме сколочены двухъярусные нары, но места на них всем не хватило, поэтому многие размещались под нарами.
Словом, трехэтажная "гостиница". Не хватало воздуха от такого скопища людей при закрытом трюме. А в довершение всего накормили соленой рыбой, по воды не дали. Томила страшная жажда, многие теряли сознание. Это был настоящий ад. Но вот и бухта Ногаева. Магадан. Бараки.
Сутки на переобмундировку — нас всех одели по форме лагерников. И снова в путь на машинах, курсом на север, а мороз все сильнее и сильнее — 40-50 градусов. Ехали около недели, покрыли расстояние приблизительно 700 км. Конец трассы, дальше пешком 10 км. И вот конечный пункт — Тричтак Мольдяк. Это было 7 ноября 1937 г., так встретили октябрьские праздники.
К нашему прибытию в долине тайги, где находился этот Тричтак, были уже приготовлены неутепленные палатки, внутри которых обледенелые двухъярусные нары. Сутки на благоустройство. Набили соломой матрацы, палатки обили внутри фанерой. Утром построение, перекличка, создание бригад, получение инструмента — лом, кирка, лопата — и на работу в забой. Все время холодно и хочется есть.
В забое нужно было снимать двухметровый слой грунта, сначала взрывчаткой подрывали породу, а затем эти мерзлые глыбы
305
взваливали на деревянные сани, впрягались в лямки по 15-20 человек, как бурлаки, и волоком на себе тащили в отвал. И гак трудились по 12 и даже по 14 часов в сутки, без выходных. Механизации никакой, все на человеческих мускулах. Питание: 600 г хлеба, три литра баланды, немного каши и кипяток. Работа тяжелая, изнурительная. Не все были приспособлены к такому физическому труду.
Вспоминается профессор Б.Ю. Айхенвальд, который вначале не умел держать в руках лом или кирку, а еще, будучи близоруким, всегда терял очки и тогда становился совершенно беспомощным. Но зато по возвращении в палатку, после работы и скромного ужина, мы усаживались вокруг раскаленной железной печки, и он нам на память читал многие произведения Гоголя. И это был луч света во мраке. Газет и книг нам не давали.
Так как всегда хотелось есть, то для утоления голода многие из нас использовали соль. Но от такой диеты начали опухать руки и ноги. Тогда мы избрали новый вариант, а именно: после работы из своей группы выделяли по два человека и отправляли их поработать на кухне, чтобы заработать дополнительный ужин. Для этого нам давали задание наколоть на речке лед, притащить на кухню и наполнить котлы. За этот труд нам давали ведро баланды и трехлитровую банку каши. Возвращались в палатку и устраивали ужин. Так по очереди каждый день мы подрабатывали. Кухней управляли уголовники, и не только кухней, но и складами с продовольствием, канцелярией и пр. Они нас обворовывали. Это не люди, а звери, облаченные в человеческую шкуру. Эти отъявленные бандиты властвовали над нами. Достаточно сказать, что нашим бригадиром был убийца, осужденный на 10 лет. Нам никаких должностей не доверяли. Наш удел — это удел раба.
Лагерное начальство требовало выполнения норм выработки. Но кто был в состоянии выполнять непосильные нормы при этом каторжном труде и нечеловеческих условиях жизни?
И вот тогда в феврале 1938 года за "саботаж" и срыв плана весь лагерь посадили на голодный паек — 400 г хлеба, и больше ничего. Но работать в забое надо было.
Подобная жестокость, которая длилась в течение двух недель, повлекла повальную гибель людей. Особенно быстро гибли обес
306
силемиые пожилые люди. Они падали на ходу и замерзали. В это время погиб наш Борис Юльевич Айхенвальд. Однажды он делал попытку замерзнуть, но мы его спасли, а вторично не уберегли. Я, К.А.Преображенский и профессор Гарсбах похоронили его в общей братской могиле в грунте вечной мерзлоты. Многие тысячи безвинных людей нашли свое успокоение в холодной земле Колымы.
Однажды зимой в поисках медпункта я случайно заглянул в длинный палаточный барак и содрогнулся от ужаса, так как барак был заполнен штабелями человеческих трупов. Людей не успевали хоронить. Это был настоящий геноцид.
Наш лагерь был расконвоирован, но дальность расстояния не создавала условий для побега. Но в некотором удалении от нашего лагеря был особый лагерь, обнесенный колючей проволокой и под охраной. Там господствовал особый режим, и именовался он КРТД — контрреволюционная троцкистская деятельность. Говорили, что кто туда попадал, то уже живым не возвращался.
В нашем лагере обычно ночью подъезжал "черный ворон" к палатке-бараку, откуда вызывали 2-3 человека. А через 3 дня на вечерней поверке объявляли, что такие-то за саботаж и вредительство расстреляны. И так повторялось в неделю несколько раз.
В тех условиях достаточно было немного обморозиться, чтобы вас обвинили в членовредительстве с соответствующими неприятными последствиями. Подобный режим свирепствовал не только в нашем лагере, но и в других колымских лагерях.
В заключение еще раз хочу повторить, что это была великая человеческая трагедия безвинно осужденных и тысячи нашедших свои могилы в Колымской земле, и не только Колымской. Этот кошмар прошагал по всей нашей стране, а вдохновителем и организатором был Сталин и его опричники.
Пройдут года, сменятся поколения, но эти кошмарные события, постигшие наш народ, не должны быть забыты, чтобы подобное никогда больше не повторилось.
Приветствую предстоящее сооружение в Москве памятника жертвам сталинских репрессий.
307
На приговор военного трибунала я писал кассационную жалобу. В мае 1938 г. был отозван в Магадан, а затем обратно во Владивостокскую тюрьму. 10 октября 1938 г. мне объявили, что я решением коллегии Верховного военного суда из-за отсутствия состава преступления освобожден.
После освобождения нужно было жить и работать. Но на работу меня нигде не принимали, боялись, народ был запутан. Так и бродил я больше безработным. Но нашелся добрый человек, взял на себя смелость и дал мне работу — это бывший директор владивостокского горрыбкомбината Ф.Г. Кабыша. Всю жизнь ему благодарен. В дальнейшем восстановили в партии, заочно поступил в институт. С началом войны снова призван в ВМФ. Имею правительственные награды.
Однако, несмотря на свою невиновность, вплоть до XX съезда партии я постоянно находился под наблюдением органов НКВД. Они не давали прописки и для выездов другое место даже по служебным делам, связанным с моей постоянной работой, и т.д.
ГЛ. Ли г. Бишкек
ДЕПОРТАЦИЯ КОРЕЙЦЕВ В 1937 г. И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ НА ПРИМЕРЕ КОЛХОЗА «КАНТОНСКАЯ КОММУНА» СПАССКОГО РАЙОНА ПРИМОРСКОГО КРАЯ
Из воспоминаний Н.С. Хрущева известно, как и кем было принято преступное решение о высылке корейцев из Дальневосточного края. В беседе с председателем к/х «Политотдел» Хвап Ман Гымом Н.С. Хрущев предложил ему выехать на Родину, в Приморский край, и организовать там новую жизнь. Получив убедительный отказ, он рассказал, как было принято решение о депортации. Как-то Сталин, Молотов, Берия и Хрущев обсуждали вопрос об угрозе нашим рубежам на Востоке со стороны Японии.
308
Сталин спросил у Берии, как он сможет отличить японцев от корейцев, на что Берия, не долго думая, ответил: «Я выселю корейцев из Дальневосточного края». Таким вот образом была решена проблема опасного, с точки зрения вождей, внешнего сходства двух народов перед лицом возможной агрессии Японии против СССР.
Буквально через несколько дней 21 августа 1937 года принимается постановление № 1428-326сс Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения из приграничных районов Дальневосточного края» с преамбулой: «В целях пресечения проникновения японского шпионажа». Хотя, как правило, все корейцы с ненавистью относились к японским поработителям.
Следует отметить, что корейцы оказались первым народом, депортированным в годы сталинских репрессий, а корейские коммунисты на территории Советского Союза были одними из первых почти поголовно ликвидированы репрессивным аппаратом.
Для обоснования и оправдания перед историей принятого антинародного постановления о выселении корейцев были использованы клеветнические обвинения по ложным доносам многих представителей корейской интеллигенции и даже неграмотных рабочих и крестьян в пособничестве японским империалистам. С надуманными ярлыками «японофил», «антисоветчик» или контрреволюционер с августа по декабрь 1937 г. НКВД были репрессированы сотни корейцев.
Мои воспоминания основаны на материалах бесед с очевидцами тех событий, проживавших в те суровые годы в местах компактного проживания корейцев. Хотя следов их обитания, за исключением еле заметных рисовых чеков, старых заброшенных водяных мельниц, деревянных построек времен 1937 г., почти не осталось.
Покидая насиженные города и села края - Спасск, Артем, Шкотово, Сучан, Уссурийск, Посьет и, конечно же, корейскую слободку «Синанчон» во Владивостоке - люди вынуждены были бросать нажитое годами имущество: дома, скот, сельхозинвентарь, обильный урожай. Бытует мнение о том, что корейцам были соз
309
даны условия для вывоза в места переселения самого необходимого имущества, что им выплачивалась компенсация за оставленный на корню урожай. Да, на бумаге все было гладко. А на самом деле оборачивалось сплошным обманом. На новых местах высылки местные власти предлагали с претензиями обращаться к властям ДВК. Разве ныне новая демократическая власть в России выполняет все свои обещания перед народом? А тогда тем более!
Вот как, к примеру, выселяли корейцев колхоза «Кантонская коммуна» из с. Бух-Прохори Спасского района Приморского края в сентябре 1937 г. Мне было тогда пять лет и кое-что врезалось в память на всю жизнь. Мы жили примерно в 4 км от привокзальной площади г. Спасска. Нам повезло: о начале погрузки в грузовые вагоны нам объявили за 10 дней вперед. Кое-что смогли продать. А многим приходилось собирать нехитрую домашнюю утварь в два-три дня. Но трагедия состояла не только в потере имущества. Распадались семьи: Многие люди до сих пор надеются на встречу со своими близкими!
Спешно подготовленные агитаторы ходили по домам, рассказывая, в какие благодатные места нас переселяют. Даже больные туберкулезом вылечиваются в новом для нас благодатном краю. Действительность оказалась прямо противоположной тому, что было обещано: туберкулез, малярия и голод там буквально косили людей.
Нельзя без трепета в сердце описать условия ожидания погрузки в вагоны, момент отхода очередного эшелона от станции. Перед самым отправлением солдаты закрывали двери вагонов, а десятки рук плачущих от горя людей не давали плотно их задвинуть. Крики, плачь и стоны доносились из вагонов на всем протяжении движения эшелонов с бесправными корейцами.
Для перевозки людей выделялись грузовые вагоны-двадцатитонники. В каждый вагой, в зависимости от численности переселенцев, размещались в среднем по 30 чел. Вещей могли взять не более 30 кг на человека. Тут же спали, ели, болели, умирали, ходили по нужде.
За несколько дней до начала погрузки в вагоны собирали из различных сел людей на привокзальную площадь Спасска. Всю
310
массу корейцев охраняли плотным кольцом солдаты с винтовками. Напуганные люди и не думали скрываться от выселения. Покорность - одна из национальных черт корейцев, а в то время - тем более.
Взрослые люди надеялись, что переселяют временно, что мы обязательно вернемся снова в родные края, а затем и на Родину - в Корею.
А в Корее, где хозяйничали японские поработители, с радостью встретили новость о высылке корейцев. Ведь без единого выстрела фактически был разгромлен потенциальный очаг антияпонского освободительного движения корейского народа.
Бывший фотокорреспондент газеты «Утро России» С. Ефимов, перечисляя до сих пор не забытые имена одноклассников-корейцев, рассказывал, что в селах, где проживали мои соплеменники, долгое время бродили голодные собаки, свиньи, куры, а люди боялись заходить в опустевшие дома, которые со временем разрушались либо уничтожались огнем.
Эшелоны с беззащитными людьми двигались по Транссибирской магистрали медленно, простаивая иа путях иногда сутками. По рассказам старших, люди умирали в пути. В таких случаях трупы, закутанные в белый материал, оставляли на безымянных полустанках, а поезда уходили дальше и дальше.
Первый эшелон из Приморья с корейцами вышел 6 сентября 1937 г. Как было сказано выше, Постановление о высылке корейцев подписано 21 августа 1937 г., а уже 29 октября 1937 г., на два месяца ранее запланированного срока, преступное решение было выполнено.
Из доклада Ежова: «25 октября 1937 г. выселение корейцев из ДВК закончено. Всего выселено 124 эшелона в составе 36442 семей - 171781 человек. Осталось на ДВК, Камчатке, Ох отеке спецпосе-ленцев всего до 700 человек, которые будут вывезены сборным эшелоном 1 ноября с.г.»
В газете «Правда» от 20 декабря 1937 г. за досрочное образцовое и четкое выполнение ответственного задания по перевозкам Правительство ССР и ЦК ВКП(б) объявили благодарность Люш-кову Г.Г., его сотрудникам и «работникам Дальне-Восточной ж.д.»
311
Какие эпизоды лично мне запомнились еще в пути следования? По жизненному укладу основным продуктом питания у нас является «баби» (рисовая каша). В условиях постоянного движения, жизни на колесах, люди все же умудрялись приготавливать ее. На стоянках быстро расставляли нехитрые приспособления для чугуна или ведра и разжигали костры вдоль всего эшелона. Если сварить не успевали, доваривали уже на последующих станциях.
Дружба и взаимопомощь, проверенные ипытаниями переезда, остались навсегда.
В октябре 1937 г. наш эшелон прибыл па станцию Кзыл-Орда. Людей разместили в каком-то клубе. В нечеловеческих условиях скоротали зимние дни первого года переселения.
Весной 1938 г. из города Кзыл-Орда нас вывезли примерно за 70 км от города и 30 км от железнодорожной станции Терспь-Узяк на небольшое возвышенное место. Кругом - камышовые заросли, болота и солончаковые целинные земли. Как кроты, люди углублялись на 1-1,5 метра в глубь земли. Из камыша, глины устраивали временные шалаши с теплым каном. Именно традиционный корейский кан спас людей от массовой гибели. Рядом с нашим поселком быстро рос другой. Умирали мои соплеменники, не выдержав лишений, голода, холода и болезней.
Начиналась большая битва за жизнь. Строительные бригады день и ночь возводили глинобитные дома на две семьи, а было тогда нас около 170 семей. Рождались рисовые поля, омываемые не только водой, но слезами и потом корейцев. К весне 1939 г. было засеяно уже более 300 гектаров земли, а осенью собрали урожай риса по 63 центнера, далеко опередив все другие хозяйства района. Так начинался трудовой подвиг переселенцев в безлюдном крае.
Полетели длинные рапорты от имени звена, бригады и колхоза на имя вождя народов Сталина - автора идеи депортации корейцев.
К лету 1940 г. в нашем колхозе «Кантонская коммуна» появились школа, клуб, больница, правление, животноводческие помещения, другие хозяйственные объекты. В районе хоздвора смонтировали большую ветряную мельницу для очистки и помола зерна
312
на муку. Четко вырисовавылись общественные здания, четыре прямоугольные улицы по два ряда домов с деревьями вдоль них.
В складских помещениях колхоза и кладовках колхозников к 1941 году появились некоторые излишки риса и кукурузы. Адский труд крестьян приносил свои первые плоды. Люди уже не умирали от голода, холода и болезней, как прежде. Однако дух преследования и страха по-прежнему жили в наших душах. Поощрялись доносы на соседей. В личных документах или справках, заменяющих паспорта, было записано: «С правом проживания в пределах района или города». Лично я имел такую запись вплоть до 1952 года. И только при поступлении в Харьковский институт инженеров транспорта работники паспортного стола впервые выдали мне настоящий гражданский паспорт СССР.
В то время не было принято говорить «депортация», «реабилитация», «репрессия». Но рядовой работник паспортного стола Харькова еще в то время позволил мне остаться в городе и начать учебу в институте. Такой поступок не забывается никогда. Да мало ли добрых и порядочных людей встречалось на нашем пути. Они дарили нам тепло сочувствия и поддержки.
И это помогало нам жить.
Летом 1941 года почти всех мужчин в возрасте до 45 лет мобилизовали на трудовой фронт. В колхозе остались одни женщины, старики, дети и несколько мужчин из руководящего состава колхоза. В 1942 г. произошел некоторый спад производства риса. Весь урожай зерновых, включая семенной фонд, засыпали в государственные закрома. Голод и холод снова настигли нас.
Отец работал на шахте Караганды и, чтобы заработать буханку хлеба, ему приходилось трудиться по 16 часов в сутки. Из 27 человек нашего колхоза домой из Караганды вернулись в 1946 году, лишь девять моих соотечественников.
Свирепствовал голод. Весь собранный урожай из года в год полностью сдавался государству. На заседаниях правления колхоза, на зерновых токах и складах постоянно несли службу сотрудники служб государственной безопасности.
Голодающие люди радовались приходу весны, так как с теплом даже на наших полях появлялись одуванчики, репей, перекати-
313
поле (основной деликатес верблюда). Женщины умудрялись из этих трав приготавливать съедобные блюда без масла и мяса.
Когда голодают люди, как правило, гибнут и домашние животные. До сих пор не могу забыть страшную картину разделки голодными людьми дохлой колхозной лошади. За считанные минуты от лошади остались лишь скелет да копыта. При массовом падеже скот зарывали в землю тайком от людских глаз. Однако случалось, вместо скота выкапывали трупы людей, захороненных обессиленными родственниками вблизи колхозного поселка.
К сожалению, нет точных статистических данных о количестве насильственно переселенных корейцев из районов Дальнего Востока, тем более умерших от голода, болезней и бесчинств карательных органов. Только в нашей семье умерли четверо братьев из шести.
Весной 1951 года на наш колхоз обрушилось новое несчастье. На этот раз за считанные часы воды Сыр-Дарьи затопили центральную усадьбу. Не выдержали глинобитные дома. Снова люди остались без крыши над головами. Перебрались на новое место, как и в 1937 году. К 1960 году колхоз «Кантонская коммуна» окончательно разорился и закончил свое существование. Жители несчастного хозяйства переехали в города Кзыл-Орду, Алма-Ату, в Узбекистан, в районы Приморского края, а многие мои земляки обосновались в Кыргызстане. Так закончилась история наших несчастий.
Как известно, во Владивостоке планируется воздвигнуть обелиск «Память корейцам Приморья». Ом будет иметь большое политическое значение, к этому месту потянутся сотни и тысячи соотечественников, совершая свадебные и туристические путешествия.
Во всем цивилизованном мире на границах мирно живут, торгуют, женятся и беспрепятственно ходят друг к другу люди разных национальностей, перенимая условия труда и жизни на основе доброй конкуренции.
Долгие годы эти человеческие природные принципы жизни в нашем Азиатско-Тихоокеанском регионе на соблюдались, что ска-
зы
залось па развитии экономики и условиях жизни людей сопредельных стран.
Характерный пример вреда изоляции показывает ныне южный сосед Приморского края. На словах поддерживая замечательные идеи социализма, руководители этой страны держат свой народ в изоляции от всего остального мира.
Хочется верить, что в новой демократической России корейцы будут чувствовать себя действительно свободными и жить в дружбе с другими населяющими ее народами.
Ответственно заявляем, что российские корейцы и в мыслях не держат идею автономии. Единственное наше желание с полной отдачей и пользой для всех жителей Приморья использовать природные богатства края и его возможности.
Корейцев, с рождения воспитанных по буддийской философии как независимых и добывающих блага исключительно своим трудом, страхом и карательными методами пытались превратить в безропотные существа, уничтожая всякие признаки инициативы. Однако корейцы не потеряли национальный дух, плодотворно добиваясь успехов в учебе и труде, где бы они ни жили.
Мы горячо верим, что совместными усилиями всех проживающих на этой благодатной земле людей Приморский край в Федерации России может стать одним их самых богатых и стабильных производителей промышленной и сельскохозяйственной продукции.
Источники
1. Постановление № 1428-326сс от 21 августа 1937 г. Совета Народных Комиссаров Союза ССР ЦК ВКП(б) «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края».
2. Постановление Верховного Совета Российской Федерации «О реабилитации российских корейцев» № 4721-1. 1993. 1 апреля.
3. Газета «Правда» 1937 г., 20 декабря.
4. Государственный архив Приморского края: Ф. П-1. On. 1. Д. 682.
5. Там же. Ф. П-85. On. 1. Д. 195.
6. Международный корейский журнал «Коре сарам». Вып. 6-7. г. Санкт-Петербург, 1993.
315
7. Заявление на имя Молотова В.М. от колхоза «Кантонская коммуна» Тс-рен-Узякского района Кзыл-Ординской области Казахской ССР Ким Ген Сека от 16/VIII-1938 г. ЦГА Казахстана. Ф. 1987. On. 1. Д. 8. Л. 79. Л. 81.
8. Газета «Владивосток». 1996. 26 июля.
9. Газета «Слово Кыргыстана». 1997. 9 июля.
СОДЕРЖАНИЕ
Курилов В.И. Предисловие 3
Вениамин, епископ Владивостокский и Приморский. Репрессии против Русской Православной Церкви как показатель бездуховности общества 9
^ЕШЩВШ Э'Д» Политические репрессии на Дальнем Востоке (проблемы историографии) 14
ЕланцеваО.П. К вопросу о политических репрессиях в СССР 28
Деревиико А.П. Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 30-е годы 33
Коваленко Н.И. Карательный аппарат Приамурского государства и его репрессивная деятельность (май 1921 г. — октябрь 1922 г.) 60
Буяков A.M. Репрессии среди сотрудников органов НКВД Приморья
ТШггорби шЯювине 30-х гг. XX в. 65
Макаренко В.Г. Применение незаконных методов ведения следствия органами НКВД в Приморской области в 30-е годы. 83
Coiiiiu В.В. Политический портрет профессора .НЛу&Трялова, репрессированного в СССР (1937 г.) ' ~ 94 Белоусов А.А. Забытый, но не безвестный (О жизни, научной деятель-пост и репрессии геолога, профессора ГДУ М.А. Павлова) 98 Васильева Е.Н. Репрессированные ученые Дальнего Востока 108 Проскурина Jl.ll. Репрессии в дальневосточной деревне в конце 20-х — первой половине 30-х гг. 116 Чернолуцкая Е.Н. Судебные репрессии на Дальнем Востоке в период хлебозаготовительной кампании 1929—1930 гг. 129 Караман В.Н. Раскулачивание приморской деревни как один из видов политических репрессий (По материалам одного архивного дела) 138 Шабелынисова М.А. Политические репрессии в армии. 145 Мандрик А.Т. Политические репрессии в рыбной промышленности Дальнего Востока в 1929—1931, 1937—1938 гг. 153 Свндсрский В.Г, Репрессии в рыбной промышленности Дальнего Востока в 1937—1938 гг. 165 Печерица В.Ф. Русские эмигранты из Китая и сталинские репрессии в СССР (1920—40-е гг.) 172 Кобко В.В. Следственные материалы как источник по истории старообрядчества Приморья (конец 20-х — конец 30-х гг. XX в.) 188 Черномаз В.А. Читинский процесс (1924 г.) и разгром украинского национального движения на Дальнем Востоке 197 Марчишина Т.В. Оборванные струны лиры. Из истории музыкального образования в Приморье 211
317
Березницкий СВ. Отражение политических репрессий 30-х гг. в рассказах и воспоминаниях коренных народов Нижнего Амура 220 йШЮ1 EnA-J5nPpihlM в Приморье, Средней Азии и Казахстане: насильственное выселение и общественное мнение 230 Танц|ре11Ко Е.И. Депортация корейского населения Приморья в документахгосударственного архива Приморского края (1937—1940 гг.) 237 Т-АИПП™1 А■ 'к^пппргыу о депортации корейского населения 245 Деревянко А.П. ГУЛАГ НКВД и его роль в производственно-хозяйственной деятельности СССР (начало 30-х — середина 50-х гг.) 256 Медведева Л.М. Использование заключенных в транспортном строительстве на Дальнем Востоке (30-е — середина 50-х гг.) 279 Котельников АЛО. Краткий анализ документов архива Хабаровского края о политических репрессиях 30—40-х годов на Дальнем Востоке 285 Абрамова Н.В. Принудительный труд и проблемы формирования трудовых ресурсов в Дальневосточном регионе России (по материалам зарубежных публикаций 1965—1985 гг.) 293 Терехович А.В. Мои воспоминания. О политических репрессиях 30-х годов • 299 Ли Г.Н. Депортация корейцев в 1937 г. и ее последствия на примере колхоза «Кантонская коммуна» Спасского района Приморского края 308
318
Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е гг.
Материалы первой Дальневосточной научно-практической конференции
Редактор Е.Н. Обоймина Корректор Л.З.Анипко Технический редактор И.В. Гончарова
ИБ № 1502
ЛР020277 от 18.02.97. Подписано в печать 10.11.97. Формат 60x84716. Бум. тип. № 2. Печать офсетная. Усл. печ. л. i8,6 . Уч.-изд. л. 15,62. Тираж 300 экз. Заказ
Издательство Дальневосточного университета 690600, г. Владивосток, ул. Октябрьская, 27
Издательско-полиграфический комплекс ДВГУ 690600, г. Владивосток, ул. Алеутская, 56
No comments:
Post a Comment